– А леди?
– О, они последовали за нами и вошли в комнату. Мисс Элеонора упала в обморок.
– А вторая… Мисс Мэри, кажется, вы говорили?
– Насчет нее ничего не помню. Я поспешил за водой для мисс Элеоноры, и чем она занималась, не заметил.
– Хорошо, через какое время мистера Ливенворта перенесли в другую комнату?
– Почти сразу, как только пришла в себя мисс Элеонора, а это случилось, как только вода попала ей на губы.
– Кто предложил унести тело с того места, где оно было найдено?
– Мисс Элеонора, сэр. Поднявшись, она сразу подошла к телу, посмотрела на него и содрогнулась. Потом позвала нас с мистером Харвеллом и попросила унести его и положить на кровать, что мы и сделали.
– Постойте! Она была с вами, когда вы ходили в другую комнату?
– Нет, сэр.
– А что она делала?
– Осталась стоять у стола в библиотеке.
– И чем занималась?
– Я не видел. Она стояла ко мне спиной.
– Как долго она простояла там?
– Когда мы вернулись, ее уже не было.
– Она отошла от стола?
– Она вышла из комнаты.
– Гм… И когда вы ее снова увидели?
– Через минуту. Мы столкнулись с ней в двери библиотеки, когда выходили.
– У нее было что-нибудь в руках?
– Я ничего не заметил.
– Со стола ничего не пропало?
– Мне не пришло в голову проверять, сэр. О столе я не думал, сэр. Я думал о том, что нужно сходить за доктором, хотя и знал, что он уже не поможет.
– Кого вы оставили в комнате, когда вышли?
– Кухарку, сэр, и Молли, сэр, и мисс Элеонору.
– Мисс Мэри с ними не было?
– Нет, сэр.
– Хорошо. У присяжных есть вопросы к этому человеку?
Почтенное собрание тут же пришло в движение.
– Я бы хотел задать несколько вопросов, – воскликнул взбудораженный мужчина с морщинистом лицом, на которого я обратил внимание еще раньше, потому что он беспрестанно ерзал на стуле, как человек, охваченный сильным, но до поры до времени сдерживаемым желанием вмешаться в происходящее.
– Прошу вас, сэр, – ответил ему Томас.
Но когда присяжный замолчал, чтобы набрать побольше воздуха, крупный и определенно чванного склада характера мужчина, сидевший справа от него, воспользовался возможностью, чтобы зычным, властным голосом осведомиться:
– Вы сказали, что провели в этой семье два года. Скажите, вы назвали бы эту семью сплоченной?
– Сплоченной?
– Или, скажем, дружной… Они любили друг друга?
И присяжный поднял очень длинную и тяжелую цепочку от часов, которая висела у него на поясе, словно она не меньше его самого имела права на уместный и обдуманный ответ.
Дворецкий, возможно, впечатленный его манерами, беспокойно посмотрел по сторонам.
– Да, сэр, насколько мне известно.
– Леди были близки с дядей?
– О да, сэр.
– И друг с другом?
– Полагаю, да. Не мне судить.
– Полагаете, да. У вас есть причины думать иначе?
И он крепко намотал цепочку на пальцы, как будто усиливая ее внимание, одновременно со своим.
Томас на миг заколебался. Но как только его собеседник собрался повторить вопрос, принял официальный вид и ответил:
– Нет, сэр.
Присяжный, несмотря на всю самоуверенность, похоже, проникся уважением к сдержанности слуги, который отказался оглашать свое мнение на подобные материи, и, с самодовольным видом откинувшись на спинку стула, взмахом руки дал понять, что больше ему сказать нечего.
В тот же миг упомянутый выше маленький нервный человечек соскользнул на краешек стула и спросил, на этот раз без колебаний:
– В какое время вы открыли дверь в дом сегодня утром?
– Примерно в шесть, сэр.
– Мог ли кто-либо после этого покинуть дом незаметно для вас?
Томас в некоторой тревоге покосился на остальных слуг, но ответил уверенно и, похоже, откровенно:
– Не думаю, что кто-то мог выйти из дома после шести так, чтобы об этом не узнал я или кухарка. Люди не выпрыгивают из окон второго этажа средь бела дня, и поскольку входная дверь захлопывается с такой силой, что это слышно по всему дому, а выйдя через черный ход, нельзя покинуть двор, не пройдя мимо окна кухни, и никто не сможет пройти мимо окна кухни так, чтобы его не увидела кухарка, то я могу даже утверждать это.