Багу вдруг нестерпимо захотелось подойти к ней, взять за руку - такой трогательной показалась ему смущенная Стася - и сказать что-нибудь ласковое; и, быть может, даже коснуться руки губами. И Баг уж совсем было решился и даже слегка привстал, но тут его озарило: это лицо, это смутно знакомое лицо, это совершенно определенно знакомое лицо - он видел на пароме "Святой Евлампий" незадолго до трагического утопления оного в водах Суомского залива. Правда, тогда над сим лицом возвышалась чалма зеленого цвета... И совсем недавно, буквально две седмицы назад, Баг снова видел его - среди фотографических изображений в базе данных родного Управления внешней охраны. Там обладатель лица значился как Мыкола Хикмет, член Братства Незалежных Дервишей, Зикром Встречающих, а еще про него было сказано, что в иерархии Братства он имеет чин поднабольшего незалежника.
"Ну конечно! Как я мог забыть! - подумал Баг. - "Геть, громадяне"... Три Яньло мне в глотку!"
Баг оглянулся. Четверка за столом у лестницы расправилась с баоцзы и теперь расплачивалась с прислужником; каждый старался опередить других, со смехом звеня чохами и шурша лянами.
- Милая Стася, - Баг наклонился над столом, - ты не сердись на меня и не обижайся, пожалуйста, но я вынужден немедленно тебя покинуть.
- Как же... - начала было Стася, в очередной раз очаровательно подняв брови.
- Я знаю, с моей стороны это совершенно несообразно, - продолжал Баг, на несколько мгновений все же завладев ее рукой. - Но это дело чрезвычайной важности, понимаешь? Мне просто необходимо... - Чувствуя себя самым пренеприятным образом, он выпустил покорную девичью ладонь, встал, добыл из бумажника несколько лянов и, торопливо кинув их на скатерть, придавил палочками. - Я знаю, я порчу тебе прекрасный вечер, и я сам не рад тому, что вынужден вот так уйти, но...
Стася озадаченно глядела на Бага и молчала.
- Я тебе завтра же напишу, - сказал ей Баг и поспешил вослед спускающейся по лестнице подозрительной четверке.
Богдан Рухович Оуянцев-Сю
Харчевня "Алаверды",
7 день восьмого месяца, первица,
вечер
Сюрприз, накануне обещанный Жанной, оказался печальным. А началось все так славно...
Жанна обещала познакомить Богдана с позавчера приехавшим из Бордо другом ее научного руководителя, французским профессором. Он - знаменитый в западном мире философ и историк, видный гуманист, член Европарламента, восторженно рассказывала она. Зовут его Глюксман Кова-Леви. Мой шеф, узнав, что Глюксман едет в Ордусь, порекомендовал ему связаться со мной, чтобы я помогла на первых порах и как-то ввела в здешнюю жизнь. Ведь я уже стала такой замечательной специалисткой, говорю совершенно свободно, и вообще - сделалась будто коренная ордусянка. Правда? Правда, родная...
Только ты так уж сразу не говори ему, что я твоя младшая жена.
Он, наверное, не сможет в одночасье понять здешнего своеобразия. А меня не поймет и подавно; я и сама-то уже не очень себя понимаю. Не скажешь, хорошо? Хорошо, родная, не скажу... Я ему немножко помогу адаптироваться, сведу с интересными людьми. Для начала - с тобой.
Если Жанночка хочет познакомить его с членом Европарламента - найдем, о чем поговорить даже с членом Европарламента, так думал Богдан. Странное у профессора имя. Если перевести на ордусский, получится - "человек иллюзий"... Специально это, или просто случайно совпало, а те, кто в свое время крестил младенца, имели в виду нечто совсем иное?
Они с Жанной нарочно выбрали самую экзотичную из известных им обоим харчевен. Заказали маринованных трепангов из озера Рица, стэйк черноморского катрана и острый горийский салат из капусты с красным перцем, не уступавший по богатству взрывного вкуса лучшим сычуаньским аналогам ; когда страстный кулинар-экспериментатор отец Иосиф, отказавшийся ради кулинарии даже от стези священнослужителя, впервые поднес свой салат для дворцовой трапезы, правивший в ту пору дед нынешнего великого князя Боголеп Четвертый, попробовав, долго и проникновенно запивал его всеми напитками, до коих сумел вовремя дотянуться, а потом, с наслаждением причмокнув, восхищенно сказал: "Сей повар будет готовить острые блюда!" - и не ошибся. Гостеприимный Ябан-ага, заранее предупрежденный Богданом, расстарался на славу.
В ожидании профессора Жанночка и Богдан мило болтали о том, о сем, но минут за пятнадцать до урочного времени, когда молодица должна была выйти на крылечко - так они с Кова-Леви договорились - и встретить дорогого гостя, она посерьезнела и положила нежные пальчики на руку мужа.
- Я должна тебе кое-что сказать...
Сердце Богдана упало. Если женщина начинает фразу подобным образом, можно ждать чего угодно. И все равно, какую неприятность не жди окажется, что следовало ждать втрое худшую.
- Я слушаю, - ответил Богдан.
- Ты только не пойми меня так, что я хочу с тобой расстаться. Наоборот. Из трех месяцев нашего брака прошло уже чуть ли не полтора, и... - Она осеклась, потом перевела дыхание. В последние дни ее все пуще грызла злая обида на Богдана за этот трехмесячный срок; какая разница, что он был назначен из-за нее же самой, ведь именно Жанна сказала: через три месяца ей возвращаться в Сорбонну. Но почему Богдан до сих пор не предложил ей... как у них тут это делается? Хотя бы продлить! Она бы, конечно, еще десять раз подумала, и уж конечно попросила бы отложить подобные разговоры до возвращения Фирузе, обсуждать будущее семьи в отсутствие старшей жены нечестно; но - почему он ей не предложил? Он совсем ее не любит!
"Ну, ладно, - подумала она, поняв, что муж не нарушит молчания. Спокойный такой, ровный и прохладный, будто она у него не вторая, а двадцать вторая. - Тогда так тому и быть".
- Кова-Леви приехал в Ордусь с важной научной целью, - проговорила она. - Он обнаружил в одной из старых монастырских библиотек обрывки свитка с указанием на то, что где-то у нас...
Она вспыхнула, поняв, что сама того не желая, проговорилась. "У нас", сказала она. Сказала явно об Ордуси.