— Жить ей, в первую очередь, надо на что-то, деньги из воздуха не заведутся, — буркнул Франц. — И вообще, кыш, покойница!
— Ой, а сам-то, сам…
Поняв, что перепалка грозит затянуться надолго, я потащила Адель вглубь лавки к своему столу. Из тени между стеллажами, перестукивая деревянными ножками-лапами, выбрался диван и тут же полез под руку, требуя, чтобы его почесали за подушками.
— Привет, Кусь, — пришлось похлопать образумленную мебель по фигурной спинке.
За полтора месяца диван не только окончательно прижился в лавке, но и обзавелся прозвищем за… правильно, за привычку разевать не по делу зубастую пасть.
— Дель, садись, я мигом, в сухое только переоденусь, а то не хватало ещё на Праздничную неделю утонуть в соплях.
— Да уж, — Делька тут же плюхнулась на бархатные подушки, и принялась почесывать Куся. Диван басовито урчал.
Мне же оставалось заскочить в жилые покои, но первым делом стоило запихнуть в тайник отданный Ремицем пузырёк. Нечего им размахивать, словно сигнальным флагом. На досуге посмотрю, что с этой штуковиной не так.
Не успела я натянуть сухие чулки и сменить отсыревшую обувь, как из лавки долетел громогласный рык дивана, визг Адели, грохот посыпавшихся на пол книг, и дребезжащий вопль пана Франца: «Кто впустил эту мелкую сквернавицу в лавку?! Алана!!!»
Куць и все его отродье! Фийона! За свалившейся неразберихой, совсем забыла про фею. Что там натворила дерзкая малявка, оставалось только гадать. На ходу шнуруя юбку, я поспешно выскочила в общий зал.
Картина оказалась поистине достойной запечатления. Делька ошеломленно сидела на полу, потирая поясницу, а вокруг неё разлетелись исписанные убористым почерком желтоватые листки. Рядом валялась смятая упаковочная бумага. Диван, встав на дыбы, сотрясал передними лапами ближайший стеллаж, усыпая пол книгами, а с верхней полки на него рассерженной кошкой шипела Фийона. Стрекозиные крылышки феи посверкивали ядовито-зелеными искрами, такие же сполохи проскальзывали между малюсенькими пальчиками. Призраки бестолковыми молями кружили возле места катастрофы, тщетно пытаясь угомонить разошедшуюся мебель.
— Кусь, место! — рявкнула я, одной рукой застегивая мелкие пуговки на расхристанной блузке, второй поддерживая спадающую юбку.
Диван нехотя отошел от стеллажа, когда мне удалось совладать с расползающейся одеждой и перестать напоминать неудачливую любовницу, застуканную ревнивой женушкой в момент милования с её благоверным.
Адель, стоя на коленях, собирала разлетевшуюся рукопись. Призраки скорбными тенями зависли в полуметре над полом. Кусь виновато переминался с лапы на лапу все ещё недовольно порыкивая в сторону феи. Та перестала сверкать ядовитыми огнями, но спускаться вниз не спешила.
Догадаться, что тут произошло, было не трудно. Скорей всего, фее, уж не знаю зачем, приспичило колдовать. А диван, на дух не выносивший магов, взбесился. И если Вилька он признал за своего и внял моей просьбе не рвать больше капитанских штанов, а показывать свой норов перед посетителями Кусю запрещалось под страхом растопки; то на фее он оторвался по полной, не сочтя оную ни гостьей, ни посетительницей.
Фийона, заметив, что диван усмирен, рискнула спикировать вниз, кроя и меня, и мебель на чем свет стоит:
— …и вообще, лицензия на эту чуду-юду скаженную у тебя есть?!
Лицензия, конечно, была, пусть и полученная в Школе задним числом при содействии моего старого учителя — магистра Никола. Но на её предъявление не хватило времени. Оскорбленный в лучших чувствах диван раззявил пасть на боку и звучно щелкнул зубищами.
Фея замолкла.
Фея исчезла.
Несколько секунд я недоумёно переглядывалась с Делькой и призраками, пока из недр дивана не донеслись приглушенные фейские вопли, обещающие нам золотуху с почесухой и чих с расстройством желудка.
Адель нервно хихикнула. Мне же оставалось только присесть напротив Куся и, с тяжелым вздохом, начать увещевать несговорчивую мебель «выплюнуть каку». Диван оставался глух и нем, вдобавок несколько раз злорадно подпрыгнул, не иначе, как для острастки сидящей внутри добычи.
— Кусь, фу! — не выдержала я. — Плюнь! Куць тебя во все подушки! На дрова пущу! — угроза, обычно мгновенно усмиряющая диван, в этот раз не возымела никакого действия.
Мебель продолжала упорствовать, периодически потряхивая «башкой». Фея отчаялась и затянула какую-то заунывную арестантскую песню. Выносить эту какофонию не было уже никаких сил, и я прибегла к запрещенному приему: наклонилась к дивану и раздраженно прошипела: