— А у вас в поселке раньше убийств не случалось?
Валентина Михайловна на мгновенье задумалась:
— Два, да нет, уже три года назад Гришу Ермолаева убили.
— Гришу? — удивился Ершов, знавший парня в детстве.
— Да. И убийц не поймали.
— Это тоже на лугу случилось?
— Нет. Возле самого шоссе. Он с девушкой по лесу гулял, а на него свора хулиганья налетела. Девушку изнасиловали, она хоть жива осталась, а его изуверы так изуродовали, что смотреть было страшно, не тело, а сплошной синяк. Вася Ермолаев — отец Гриши — тогда чуть с ума не сошел, поседел за пол года.
— А девушка?
— Петя рассказывал, — Валентина Михайловна всхлипнула, — бедняжка потом от нас совсем уехала. Она была полуеврейка. После этого случая ей сразу же визу дали.
— Валентина Михайловна, хочу посоветоваться. Как вы думаете, ничего, если я для начала навещу Дашу Пирогову и Ермолаева?
— Что ты? Возьми электрическую пробку, я ее у Васи брала. Он у нас человек незаменимый, до органов на заводе парторгом работал, и починить все может, и любая мелочь у него в запасе есть. Так ты зайди к нему и отдай от меня пробку. А Дашеньку не бойся, они… Что за напасть-то на нас… — Вербина вздохнула. — Они… Понимаешь, Сережа, мне казалось, что Петя на ней жениться собрался. Даша тоже сейчас страдает, конечно, не так, я — мать, но…
Дарья Пирогова сразу узнала Ершова, он остался для нее таким, каким она его и помнила. А вот ее преображение из семилетнего ребенка в женщину поразило Сергея: Даша оказалась высокой кареглазой барышней с легким, гибким телом.
Ее лицо было спокойно. Но Ершов чувствовал, как часто бьется сердце девушки.
— Милая Дашенька. — Ершов состроил на лице гримасу искушенного, бывалого мужика, которому и черт не страшен, ибо его — воробья стреляного — на мякине не проведешь. — Чтобы спасти Петра, придется поймать настоящего убийцу. Ты должна помочь мне.
— Если б я знала как… — Дарья залилась слезами. — Я знаю, что Петя не виноват. Да, он подрался на улице с Яшкой, — так мы Яковлева звали, — но Петя сразу ко мне вернулся. Сергей, поймите, если бы убил Петр, я бы это почувствовала. Мы потом еще три недели каждый день были вместе, разве можно такое скрыть. У Пети каждая мелочь на лице написана. А он остался таким же чистым, веселым, нежным, как всегда.
— Подожди, Даша, — Ершов задумался. — Так ты говоришь, Петя дрался с Яковлевым?
— Из-за меня. Трезвым Яшка вполне нормальный парень, немножко свихнутый на роке, тряпках, Америке, но ведь это типично. Однако стоило Яшке капельку выпить, он тут же превращался в царька. В тот день половина ребят уехали, а Яшка, Оля и Нина остались. Все шло нормально, но вдруг Яковлев просто спятил, подскочил ко мне и облапал. Петр вытащил его на улицу, избил. Яшка обиделся, ушел. Кто же знать-то мог, что его убьют? Пети всего трех минут не было. Яшка схватил меня при девочках, но вернулись мы к ним с Петей не сразу. Ах, если бы знать, если б знать… — Дарья понуро опустила голову. — Мы так долго потом целовались в саду.
— Да, — вздохнул Ершов, — а что за бес Яковлева на луг понес?
— Так ребята пошли перед дорогой искупаться, верно, Яшка их догонял.
— А они его убить не могли?
— Не могли. Они все вместе были, на глазах друг у друга.
— Верно, — согласился Ершов. — А откуда Яковлев узнал дорогу к пруду?
— Он говорил, что раньше здесь с родителями в гостях бывал.
— Давно?
— Не знаю. Я с ним в институте познакомилась. Видела и до того на просмотрах, в санаториях.
— А каковы были ваши отношения в институте?
— Просто одногруппники.
— Спасибо, Даша. К кому же конкретно приезжали сюда Яковлевы?
— Повторяю, не знаю. Знать Яшка мог здесь многих, родители же вместе служат, встречаются, а сюда все любили ездить летом. Место прекрасное, никаких случайных пришлых компаний, только свои, а какая природа…
— Понятно. Буду дальше искать. А чем Яковлева убили, не слыхала?
— Об этом весь поселок говорит. Его пилой зарубили, пол шеи выдрали.
— Даша, из той вашей команды кто-нибудь встретиться со мной не сможет?
— Каникулы… В городе только Алеша Оникин да Нина Дюлевич. Я могу позвонить им.
— Сделай милость.
Василий Ермолаев расхаживал по своему участку в заношенных синих трикотажных спортивных штанах с вытянутыми коленями и в старой, измазанной в краске гимнастерке. Лицо его покрывала полуседая клочкастая щетина, а короткие волосенки на макушке были смяты. В руках он крутил лопату. Высокий, угловатый Ермолаев воткнул штык в землю и окинул Ершова хмурым взглядом.