-- Правительство отменило поезда, чтобы не пустить студенчество к постели гения, -- громко воскликнул Арсений. – Им мало отлучить графа от церкви – они хотят отлучить его от передовой молодежи!
Солидный мужчина в бобровой шубе, явно кого-то встречавший, понимающе улыбнулся.
-- К Льву Николаевичу собрались? Это непросто. Вам нужно на Луганск. В Ельце выходите, а оттуда еще верст сто. Далеко нынче наш граф забрался. Астапово, говорят, -- настоящая глушь.
-- От Ельца пешком? – деловито осведомилась Ася.
Арсений засмеялся, обидно перемигнувшись с незнакомцем – мол, чего взять с глупого ребенка?
-- Я знаю, что сто верст – очень далеко, – вскипела девочка. – Но наверняка нам по пути встретятся крестьяне, едущие в Астапово по сельским делам, и подвезут в санях.
-- Где ты, моя младость? Где ты, свежесть чувств? – весело спросил мужчина. – Ну, удачи вам, юные путешественники. А мне пора. Жена, если опоздаю встретить, со свету сживет. А то бы и я, как вы... ух!
Он неспешно двинулся в направлении платформ, а брат с сестрой остались у кассы. Арсений, сорвав шапку, нервно ерошил себе волосы – признак особого возбуждения. И тут у Аси замерло сердце. Опять накатило, и ничего с этим не поделаешь!
«Великий старец умирал. Он держался последним усилием воли, зная, что не имеет права покинуть этот мир, не передав светоч секретных знаний тем двоим, которые, единственные из ныне живущих, были способны продолжить его дело. Но враги не пускали их к его ложу, и он не знал, сколько еще сумеет продержаться. Неужели придется унести все тайны с собой?
Выбранные им наследники были юны, однако опытны и смелы. Старец верил, что они прорвутся к нему. Они и сами в это верили – прекрасный благородный юноша и его мудрая младшая сестра. Юноша, заслонив собой девочку и держа в руке шпагу, окинул обступивших его злодеев таким взглядом, что те в страхе попятились. Однако, увы, не разбежались и не открыли пути вперед.
Тем временем сестра, притворившись растерянной, незаметно ощупывала стену у себя на спиной. Ловкие пальцы обнаружили небольшую выпуклость. Девочка нажала на нее, и в стене открылся туннель. «Сюда! – крикнула она брату. – Я нашла путь, который приведет нас к старцу! Вот он, потайной ход!»
-- А это идея, -- неожиданно встрепенулся Арсений. – Думаю, она согласится. Как ты считаешь, Аська? Ты что, заснула?
Ася с вызовом возразила:
-- Это ты заснул, а я жду, пока проснешься. Ну, что за идея? Небось очередная чушь?
Она редко грубила с любимому брату, но сейчас слишком перепугалась. Ей вдруг почудилось, что он, такой проницательный, может проникнуть в ее тайну, и невольно захотелось защититься. Если хоть кто-то заподозрит... девочка мучительно покраснела... заподозрит, начнет смеяться... нет, лучше умереть!
Дело в том, что уже почти полгода как на Асю обрушилась страсть к сочинительству. Именно обрушилась и именно страсть. А виноват, между прочим, не кто иной, как Лев Николаевич Толстой! Читая именно его «Войну и мир», девочка впервые с головой погрузилась в жизнь героев книги, оказавшуюся даже более насущной и важной, чем собственное скучное существование. Смерть князя Андрея поразила в самое сердце, а брак Наташи и Пьера оставил в душе ощущение невероятного, омерзительного предательства. Несколько дней Ася ходила, словно в воду опущенная, не понимая, как стерпеть подобный конец. Он был неправильным, несправедливым, возмутительным!
И вот однажды, лежа в постели без сна и в очередной раз вспоминая эпизоды романа, девочка вдруг услышала, как прямо в голове раздается уверенный, радостный голос.
«-- Не умирай! – падая на колени, обратилась Наташа к раненому. – Если ты умрешь, я убью себя, клянусь. Убью прямо над твоим гробом.
Князь, до того лежавший в постели неподвижно, вздрогнул всем телом.
-- Нет, любимая, -- прошептал он. – Мы будем жить».
Вот и все – дальше покатится само собой. Непонятно, почему Толстой до этого не додумался. Жалко, что ли, спасти князя Андрея и сочинить правильный конец? Пьер, если дурачку не обойтись без новой жены, пускай берет Соню -- она заслужила мужа и богатство. А Николай, так и быть, достанется княжне Марье, Ася не возражала.
Остановиться было невозможно. Сперва девочка в упоении переделывала любимые книги. Рудин не погибал, а Мышкин не лишался рассудка – оба жили долго и счастливо. Печорин, правда, так и не женился – не нашлось достойной кандидатуры. Зато не погиб и соблазнил еще многих дам.
Ася скрывала от окружающих новое увлечение. Небось раскритикуют, скажут, что писателю виднее -- или, хуже того, начнут дразниться. Привыкшая считаться сорванцом, девочка очень боялась выказать слабость.
Тем более, вскоре ситуация ухудшилось. Внутренний голос не ограничился книгами. Время от времени в самый неподходящий момент он начинал активно комментировать и даже корректировать реальные события, да так убедительно, что Ася в глубине души почти ему верила -- хотя прекрасно понимала, что со стороны это выглядело бы нелепо. А быть нелепой в глазах окружающих ей не хотелось.
Слава богу, даже сейчас, когда она расслабилась, Арсений ни о чем не догадался. Не обращая внимания на сестру, он зашагал прочь с вокзала. Ася побежала следом. Ох, не нравилась ей безудержная улыбка брата, делающая лицо глуповатым. Не думает ли он о Саломее?
Глава вторая,
где читатель знакомится с красавицей, отмеченной печатью смерти
Увы, догадка подтвердилась: Арсений направился к хорошо знакомому Асе дому. Под его окнами он простаивал порой часами – а замерзшая сестра с тоской наблюдала из-за угла.
Нынче он, не колеблясь, зашел в парадное, небрежно бросив швейцару: «Я к Саломее Гольдберг». Ася, не будь дурочкой, прошмыгнула следом. Ей страстно хотелось увидеть, наконец, коварную соблазнительницу. Внешность Саломеи называют эксцентрической. Интересно, это как? Явно что-то необычное.
Дверь квартиры распахнулась – и девочка, хоть и ожидала всякого, громко ойкнула.
На пороге стояла женщина в изумительном бальном платье – нежно-палевом, с пышной юбкой и сильно декольтированными плечами. Подобное само по себе странно в первой половине дня – но в довершении абсурда сверху на этом великолепии красовался полосатый фартук, какие носят горничные. Да уж, эксцентричности у дамочки не отнимешь!
С трудом оторвав взгляд от наряда, Ася взглянула Саломее в лицо. Симпатичная – аккуратный носик, пухлые губки, серые глазки. Однако чего-то главного не хватает. Посредственность она, хоть и пыжится!
Это радовало. Вряд ли увлечение брата продлится долго – посредственностей тот презирает.
Между тем, Арсений с удивлением произнес:
-- Лиза, милая, что за маскарад?
Девушка тоненько захихикала, и Ася поняла: их впустила не Саломея, а ее камеристка. Ничего себе, платье у служанки! Каково же тогда у госпожи?
-- Очередная Саломеина прихоть, -- ответил из глубины квартиры надтреснутый мужской голос. – Заходите, гости дорогие, не топчитесь в дверях.
Лиза поспешно провела брата в сестрой в гостиную – просторную, затененную золотистыми шторами, броско декорированную в стиле модерн. На ее элегантном фоне старик, сидящий в кресле, казался существом из другой эпохи. Лицо его было испещрено морщинами, седая борода и кустистые брови придавали лицу суровый вид – однако маленькие, глубоко посаженные глазки весело блестели. Фигура сгорбленная, но крепкая, в левой руке тяжелая палка красного дерева. Ермолка, глухой черный сюртук и характерные интонации сразу изобличали еврея. Отец Саломеи? Хотя нет, она сирота.
-- Это не прихоть, дядюшка, -- промурлыкала молодая дама, неслышно и плавно, словно привидение, вплывая в комнату.
Она и внешностью походила на привидение. Высокая, неправдоподобно тонкая, с бледным узким лицом, пересеченным угольными линиями бровей и вызывающе алой лентой рта. Сперва Ася шарахнулась: ну и урод! Потом уставилась: что-то в ней есть. И, наконец, принялась жадно изучать изогнутый силуэт, обтянутый переливчатым серебристым шелком, странную несимметричную прическу и пальцы с длинными хищными ногтями.