Асе даже стало ее жаль. Она напоминала человека, на глазах которого рушится привычный мир, а бедняга пытается вести себя так, словно ничего не изменилось.
-- Вы мужчина, а я женщина, -- не унималась Саломея. -- Неужели вы не считаете долгом рыцаря помочь мне, уступив комнату?
-- А правда, Александр, -- смутился Евгений Павлович. – Вспомни... игумен Варсофоний вызвал монахов со святыми дарами, так они устроились в женском туалете, другого места не нашлось. Ничего страшного, посидим с тобою ночь в вокзале, пообщаемся с людьми...
-- Хочешь – сиди и общайся. А я намерен спать.
-- Но я дама! – почти в истерике настаивала Саломея.
-- Вы боретесь за эмансипацию, -- без тени вопроса заметил невоспитанный тип. – Вот и попробуйте результат на себе. В конце концов, переночуете в автомобиле – он у вас вместительный.
-- Откуда вы знаете, на чем мы сюда прибыли? – неожиданно вмешался князь Георгий. – Кто вы?
-- Александр Александрович Коцебу, адвокат из Санкт-Петербурга. Учитывая, что поезда приходят в Астапово дважды в сутки, очевидно, что вы прибыли другим путем. И уж явно не пешком. А дама, которая, даже направляясь на заброшенный полустанок, носит в ушах целое состояние, предпочтет самый дорогой автомобиль. Руссо-Балт, не так ли?
-- А если автомобиль принадлежит мне? Я – князь Георгий Табидзе.
-- Вам -- вряд ли, -- коротко известил собеседник.
Ася невольно восхитилась его силой. Она заключалась даже не о том, что Александр Александрович почти тащил девочку на себе, а в том, что Саломея и князь, явно оскорбленные, продолжали идти рядом, словно влекомые на поводу.
-- Вот дом Озолина, где лежит сейчас Лев Николаевич, -- указал между тем адвокат. -- Наше жилье совсем рядом.
Девочка уставилась на красный деревянный флигель самого задрипанного вида. Под одним из освещенных окон, привалившись к стене, стояла сутулая старуха в капоте.
-- Крестьяне мечтают видеть графа, но их к нему не пускают? – сообразила Ася.
-- Жена, графиня Софья Андреевна. От Льва Николаевича скрывают ее присутствие, боясь огорчить. А она пытается тайком взглянуть на мужа напоследок.
-- Не может быть, – опешила девочка. – Софья Андреевна совсем другая. Она привыкшая купаться в роскоши, бездуховная дурочка, а не...
-- А не любящая жена и мать, прожившая с мужем сорок восемь лет, родившая ему тринадцать детей и мечтающая, чтобы те не пошли по миру, -- хмыкнул Александр Александрович.
Евгений Павлович резко шагнул к другу.
-- Взглянуть напоследок? Убежден? Говорят, Льву Николаевичу стало лучше.
-- Случается при пневмонии. Боюсь, он не проживет и дня. Возраст, сердце... есть, конечно, камфара, но вряд ли поможет.
-- Вы так спокойно об этом говорите! – возмутился князь Георгий.
-- Оставлю волноваться вам, заинтересованным лицам, -- странно ответил адвокат. – Идемте, Ася. Вы увидели достаточно.
Спустя несколько минут компания ввалилась в еще более непрезентабельное жилище, чем приютившее гения. Маленькая передняя, кухня, три небольшие комнаты – вот и вся квартирка.
-- Ох, барышня-то совсем плоха! – ужаснулась хозяйка, толстая неприбранная женщина, к юбке которой жались трое маленьких детей. – Мы ее вон туда, где натоплено.
Обняв Асю, она повела девочку к широкой старомодной кровати с железными спинками.
-- Быстро собери свои вещи и вынеси в угловую комнату, чтобы больше сюда не заходить, – приказал другу Александр Александрович. – Анфимьевна, я видел у тебя на кухне травы. Разденешь девочку, уложишь – сразу беги туда, покажешь, где что. Надеюсь, обойдется без воспаления легких. Господа, -- он повернулся к Саломее с князем, -- вряд ли нам стоит и дальше беспокоить больную своим присутствием.
И адвокат, подхватив вещи Евгения Павловича, столь решительно вышел из комнаты, что остальные последовали его примеру – за исключением Анфимьевны, продолжавшей хлопотать у постели Аси.
До девочки долетел ироничный голос Александра Александровича:
-- Желаю удачного ночлега. Если замерзнете -- заходите, Анфимьевна напоит горячим чаем.
-- Это пошлость – думать о ночлеге и чае, когда умирает великий писатель, -- парировала Саломея, явно сумевшая взять в себя в руки. – Мы, не мешкая, отправимся к его одру.
-- Отправляйтесь, -- спокойно согласился адвокат. – Но учтите, что к графу допускают лишь опытных врачей.
Хлопнула дверь.
-- Ага, -- засмеялся Евгений Павлович, -- не вынесла душа поэта? Я знал: сколько бы ты ни язвил, все равно предложишь даме кров.
-- Не тверди дама, что она – та самая Гольдберг, получила бы отдельную комнату, -- тоже засмеялся собеседник. – Тем более, мы с тобой вряд ли сегодня ляжем. Но прекрасная Саломея нуждается в уроке. Да и вся компания тоже. Тебе как педагогу это должно быть близко.
-- Арсений Кузнецов по-настоящему любит литературу, -- вступился за ученика Красилов. – Конечно, мнит себя революционером, но с возрастом это пройдет. А что он за сестрой не уследил... чего ты хочешь от двадцатилетнего юноши?
-- Хочу, чтобы юноша сперва думал, а потом делал. Но хватит об утопиях, вернемся к реальности. Что ты сейчас намерен делать?
-- Если не нужна моя помощь, я бы вернулся в зал ожидания. Там намечаются интересные дебаты... о литературе, о судьбе России...
-- Да уж справимся без тебя. Возможно, я тоже потом приду. Ну, держись! Скоро нас ждут дурные вести.
Ася невольно застонала. Она не сомневалась, что этот человек знает, о чем говорит, и Лев Николаевич действительно умирает.
-- Вам стало хуже? – Александр Александрович, услышав стон, приблизился к постели девочки.
-- Почему князь Андрей погиб, а Наташа вышла замуж за Пьера? – вырвалось у Аси вместо ответа. – Это неправильно. И в жизни часто бывает неправильно.
-- В жизни только неправильно и бывает, -- пробормотал себе под нос Александр Александрович.
-- Значит, хотя бы в книгах должно быть правильно! – в отчаянье вскричала Ася.
Собеседник покладисто кивнул.
-- Да, Лев Николаевич сглупил. Зато вы точно знаете, как исправить дело. «Я умру, если ты не оправишься от раны», – и Наташа окропила одро князя горячими слезами. Или не горячими, а горючими? После чего бедняге пришлось срочно выздороветь и жениться.
-- Это мне чудится в бреду, да? – сообразила девочка. – Вы не можете знать об историях, которые я сочиняю. Я о них даже брату не рассказывала. Вообще никому!
-- В бреду так в бреду, -- согласился адвокат. – Сейчас Анфимьевна принесет лекарство, и будете спать.
...Проснулась Ася резко, будто ее кто-то толкнул.
-- Я слышала о вас много лестного, -- нежно мурлыкал голос Саломеи прямо в ухо девочки. – Впрочем, нелестного тоже. Остается вынести собственный приговор. Чай вы завариваете просто божественно!
Сев на кровати, Ася пошарила рукой по стене. Она была деревянная, кое-как заклеенная шершавыми бумажными обоями. Прямо у изголовья сквозь них пробивался тонкий луч света. Ого, сквозная щель! Не только слышно, но и видно.
«Подсматривать нехорошо», -- напомнил внутренний голос. «Молчи, дурак, без тебя знаю», -- осадила его Ася, прильнув к щели.
Саломея, в алом платье с низким вырезом, сидела за столом так близко к Александру Александровича, как только позволяли приличия. Или даже как они не позволяли.
-- Вы бы накинули платок, -- отхлебнув чаю, предложил адвокат. – Здесь прохладно.
-- Я пришла к вам сюда в надежде на тепло, -- пропела Саломея, придвигаясь еще ближе. – Но платок и чай не помогут...
-- Сочувствую, -- равнодушно заметил собеседник, вставая.
-- Я поняла! – почти взвизгнула девушка. Голос прозвучал настолько резко, что Ася отшатнулась. – Содома князь и гражданин Гоморры – так, кажется, называл это великий Соловьев? Вас привлекают исключительно лицо одного с вами пола?
На миг воцарилась тишина, затем Александр Александрович безудержно расхохотался. Чувствовалось, это тот редкий случай, когда он и рад бы сдержаться, да не в силах.