-- О Руская земле, уже за шеломянем еси, – тихо прошептал Евгений.
Никогда еще цитата из любимого «Слова» не казалась столь понятной и близкой. Вот она, русская земля, скрывшаяся за холмом от Игорева полка! Она не исчезла – нужно лишь знать, где ее найти.
-- Что, барин? – удивился кучер.
-- Я не собираюсь продавать имение, -- неожиданно для себя объявил ему Евгений. -- Буду жить то здесь, то в Москве.
Кучер покосился с изумлением, однако промолчал.
Евгений вышел из ландо. Густые кусты сирени окружали дом со всех сторон. Незатейливый цветник, скрипучие старые качели... Евгению чудилось, что все это он уже видел и любил когда-то – то ли в другой жизни, то ли во сне. Это все – его! Вышло из его сердца и выросло само собой ровно такое, каким должно быть. Господи, откуда подобные фантазии у типичного городского жителя? Память предков, воевавших в Игоревой рати, или просто восторг от забытой в городской суете природы? Трудно сказать. Только Евгений был сейчас совершенно счастлив.
-- Колодезь у нас удобный, -- зачем-то известил кучер. – Вот кухня. Есть вход прямо со двора, а можно из дому, через сени.
-- Кухня? – переспросил молодой человек, не очень понимая, о чем речь, и в растерянности вертя головой.
-- Смотрите, что краска на стенах облупилась? – догадался кучер. -- Давно не подновляли, да.
-- А чего подновлять? -- хихикнула неопрятная девушка, выскочившая на крыльцо и жадно изучающая гостя. – И так жить можно. Вы, значит, наследники будете?
-- Маша! – женский голос, доносящийся из дома, был негромок, однако строг. – Не лодырничай. У тебя много дел.
-- Наследник приехал, -- не без испуга откликнулась Маша. – Я его встречаю хлебом-солью.
-- Какими еще хлебом-солью? Ты что сочиняешь?
На крыльцо выскочила старуха в черном – высокая, статная, с чеканными чертами до сих пор красивого лица и глубокий Павлович Красилов. и. олепетал Евгений. го лица и суровыми складками, идущими от носа ко ртуми складками, идущими от носа ко рту.
-- Здравствуйте, -- пролепетал Евгений. Он вообще опасался женщин, а суровых старух в особенности. – Я Евгений Павлович Красилов. А вы, вероятно, Елизавета Николаевна? Спасибо, что прислали к станции экипаж. Я тут впервые, места для меня новые...
-- Добрый день, Евгений Павлович, -- без тени улыбки кивнула старуха. – Проходите, располагайтесь. Столовая пока занята – мы там готовимся к поминкам. Надеюсь, вы не против? А остальные комнаты свободны. Маша вам все покажет.
-- Готовитесь к поминкам? – Облегчение Евгения было столь сильно, что он начисто забыл о приличиях. – Какое счастье! Значит, самому не придется? А я-то всю дорогу промаялся: как на поминках положено кормить, кого звать... Ох, ничего не знаю, и даже проконсультироваться не с кем. С похоронами вы тоже поможете? – И, устыдившись собственной наглости, смущенно добавил: -- Извините, пожалуйста. Я понимаю, что вам это нелегко, и вы совершенно не обязаны. Просто вырвалось на радостях.
Лицо собеседницы смягчилось.
-- Разумеется, все уже подготовлено, -- спокойно известила она. – Было бы глупо ждать вашего приезда. Отпевание в местной церкви через несколько часов. Место на кладбище Антонина Афанасьевна давно себе подобрала. Народу будет немного – мы тут живем замкнуто. Можете ни о чем не беспокоиться. Вам нужно отдохнуть с дороги.
Евгений покорно кивнул. Елизавета Николаевна по-прежнему внушала ему робость, однако теперь к ней примешивалось нечто вроде священного трепета, с каким мы смотрим на канатоходца, уверенно балансирующего под куполом цирка.
Они вошли в дом.
-- Жилых комнат пять, -- объяснила Елизавета Николаевна. -- Три окнами в сад и две боковых. В том проходе вешалки для платьев.
Потолки были высокие, полы деревянные, крашеные. В столовой – большой, с видом на сад – окна двустворчатые, без поперечного переплета, с узкими цельными стеклами наверху и внизу. Добавочные стекла цветные – лиловые или желтые. На стенах красивые, хотя и несколько потертые обои с белыми французскими лилиями на густом голубом фоне и золотыми цепочками между ними.
-- Вам, наверное, будет удобнее остановиться в спальне для гостей, -- предположила Елизавета Николаевна. – Она больше подойдет мужчине.
-- Ну, конечно, -- подтвердил Евгений.
Еще не хватало поселиться в комнате несчастной хозяйки, едва успевшей умереть!
Гостевую спальню затеняли два больших серебристых тополя у забора, разделяющего двор и сад. Впрочем, Евгению даже понравился полумрак.
Застеленная чистым бельем кровать, рядом обширный умывальный стол с двумя тазами и кувшином. В углу печка, за дверью ясеневый шкаф для белья, у свободной стены диван, обитый зеленым ситцем. Между окнами старый письменный стол, заставленный безделушками. Все производило впечатление приобретенного по случаю и случайно же составленного вместе. И в то же время по непонятной причине от обстановки веяло спокойствием и уютом. Хотелось сесть за стол и, глядя на пейзаж вдалеке, в очередной раз подумать о тайнах гениального «Слова» -- или просто помечтать.
И тут Евгений, уже готовый расслабиться, вспомнил ужасную вещь. То есть, сама по себе вещь не была ужасна. Кошмар в том, что ему, именно ему придется о ней сейчас заговорить. Затрагивать подобные темы, да еще с дамами -- тем более, с Елизаветой Николаевной -- представлялось Евгению пыткой. Однако избежать пытки не представлялось возможным. От подобного парадокса бедняга просто оцепенел.
-- Мм... – замычал он, жалобно глядя на собеседницу.
-- Что вас не устраивает? – вмиг вернув былую суровость, осведомилась та.
-- Де... де... – краснея и заикаясь, пытался выдавить Евгений, но язык его не слушался. – Де... де...
-- Дети? – подсказала старуха. – У вас есть дети?
-- Нет! – от страшного предположения он даже обрел язык. – Я неженат. Деньги... вы потратили на похороны с поминками деньги. Надо сразу их вам вернуть, а то потом я забуду и останусь вам должен. Через несколько лет вспомню и буду мучиться... Со мной так уже бывало. Пожалуйста, не обижайтесь... Я знаю, что упоминать о деньгах в обществе неприлично, но как же мне поступить иначе?
У Евгения было ощущение, что он сорвался с горы и безудержно летит вниз, в пропасть. Почему он вечно ведет себя не так, как положено? Что за проклятие такое? Его воспитывали не хуже других, и старается-то он изо всех сил, а толку ни малейшего.
Елизавета Николаевна неожиданно расхохоталась.
-- Вы, мальчики, очень забавны. Мой племянник Сашура тоже смешной. Надеюсь, он скоро приедет, и вы подружитесь. По тратам я вам представлю подробный отчет, не волнуйтесь. И не переживайте, что я тут вместо вас заправляю. Люблю, грешница, покомандовать. Если решите оставить поместье себе, охотно на первых порах помогу. Хотя, наверное, продадите? Много вам дадут вряд ли, но покупатель есть. Георгий Михайлович предлагал приобрести землю у вашей тетушки – он вряд ли откажется заплатить вам ту же цену. Хотя не знаю, откуда у него деньги – доходы-то падают.
-- Не продам, -- поспешно замотал головой Евгений. – Мне в Бобровичах необычайно нравится. Постоянно жить, правда, не смогу.
-- Служите?
-- Приват-доцент в университете. Но надеюсь часто сюда наведываться.
Глаза собеседницы странно сверкнули.
-- Устроите здесь дачу?
-- Какая же это дача? – изумился Евгений. – Тут дом... настоящий дом.
Старуха улыбнулась, и Евгению вдруг почудилось, что он только что выдержал экзамен – не менее строгий, чем в когда-то университете.
-- Поселились у нас недавно одни такие... дачники, -- последнее слово отчего-то прозвучало презрительно. – Ну, вы их на отпевании сами увидите и все поймете. А пока отдыхайте, Евгений Павлович, набирайтесь сил. Они вам пригодятся.
Елизавета Николаевна ушла, а Евгений прилег на диванчик, глядя в окно. На душе было одновременно тревожно и радостно. Словно ты вернулся, наконец, домой после долгой поездки и пытаешься понять, многое ли изменилось и как жить дальше.