— Телеграмма и приезд вашей свояченицы внушают вам уверенность в том, что это происходило вечером двадцать первого?
— Да. Она приехала двадцать первого.
— Как случилось, что вы сразу не связали этот выстрел с убийством, о котором писали буквально все газеты уже на следующее утро?
— А это вот как вышло. Моя свояченица всегда любила долгие путешествия на машине, и жена уговорила меня доставить ей это удовольствие. Я так думаю, эти женщины заранее обо всем договорились. Ты попробуй одну женщину отговорить от чего-либо, коли уж ей что в голову втемяшилось. А тут сразу две. Не зря же они по телефону постоянно — шу-шу-шу… Так что мы втроем отправились в путешествие на следующее утро, в шесть часов, на три недели. Мы поехали на север Калифорнии, с тем чтобы вернуться через Йосемитский парк. Короче, я почти забыл о выстреле и вспомнил только тогда, когда прочитал в газете отчет о начале процесса.
— Вам не приходилось слышать разговоры или слухи об убийстве?
— Слышать-то слышал, но я просто не обращал на них внимания. Сперва по радио сказали, мы тогда были где-то между Модесто и Сакраменто. Потом вдруг жена меня толкает в бок и говорит: «А ведь в гольф-то возле нашего дома играют!» Вот тогда я задумался и сказал: «А ведь ты права!»
Потом мы в Сакраменто на всю ночь останавливались. Оттуда поехали в Реддинг. Там-то я газету наконец прочитал. Газету я купил, потому что в ней комиксы напечатаны. Я, знаете ли, люблю на досуге комиксы почитать. — Хольбрук смущенно улыбнулся. — Жена вот моя даже говорит, что я как был мальчишкой, так и остался. Но поделать с собой ничего не могу: люблю я комиксы.
Мейсон понимающе кивнул.
— Ну так вот, и было в газете что-то про тело, которое нашли возле седьмой лунки. Сам я в гольф не играю: на пенсию вышел, доходы не позволяют. Так что я и понятия не имел до поры, где эта чертова лунка находится. Да потом газеты напечатали карту площадки.
— На карте было указано расположение тела убитого?
— А как же? И седьмая лунка, и тело, и моя улица. — Хольбрук закинул другую ногу за ногу и, подавшись вперед, сцепил пальцы рук на колене. — Мы купили наш дом ровнехонько пятнадцать лет тому назад. Я тогда еще работал. И с тех пор там и живем.
— А вы когда-нибудь сами играли в гольф? — поинтересовался Мейсон.
— Вот уж была охота! Что за развлеченьице: ходишь за шариком со связкой клюшек да загоняешь по дыркам. А потом опять все сначала.
— А вы могли бы точно вспомнить время, когда услышали выстрел?
— Так о чем я и толкую! Я могу точно сказать, что не было еще десяти часов!
— А откуда вы знаете?
— В тот момент, когда я стоял на крыльце, я вспомнил, что могу пропустить телевизионные последние известия в десять часов, а я их всегда смотрю. Когда я вошел в комнату и включил телевизор, передача только что началась…
— Ваши показания могут оказаться для нас чрезвычайно ценными, мистер Хольбрук, — сказал Мейсон. — Вы слышали только один выстрел?
— Да, только один. Потому-то я и уверен, что это был именно выстрел. При детонации в двигателе было бы слышно несколько хлопков.
Мейсон согласно кивнул.
— Я хочу попросить вас выступить в суде в качестве свидетеля. У вас есть какие-то возражения?
— Правду говорят: меньше знаешь — лучше спишь. Ну да я не могу, чтоб не по справедливости.
Мейсон мельком взглянул на Пола Дрейка.
— Скажите, а вашу жену, случаем, не хватит удар, если она увидит вашу фотографию в газете?
Хольбрук на мгновение задумался, а затем расплылся в улыбке.
— Вот уж чего не знаю! Она у меня, конечно, умница, моя Дорис. Красивая, хозяйка хорошая, аккуратная, зря не кричит. Грех жаловаться. И все ж Эдит характером посильнее будет.
— Эдит — это ее сестра? — спросил Мейсон.
— Сестра, сестра.
— Вы ездили в аэропорт встречать ее?
— Да.
— Сколько вам нужно времени, чтобы добраться до аэропорта?
— Минут этак двадцать пять.
— А она прилетела без десяти одиннадцать?
— Правильно.
— Тогда вы вряд ли могли успеть посмотреть десятичасовые новости, — сказал Мейсон.
Хольбрук наморщил лоб.
— Погодите, погодите, — сказал он. — Ну да, конечно! Самолет ведь опоздал. Я помню, мы звонили в аэропорт, уточняли время. И там сказали, что задержка на пятнадцать минут. Так что я просто уверен, что посмотрел и девяти— и десятичасовые новости.
— И в девять часов тоже?
— Ну да, что я вам говорю!
Между тем вернулась Делла Стрит и положила перед Мейсоном какую-то бумагу. Мейсон повернулся к ней.
— Думаю, мистер Хольбрук выступит свидетелем защиты.
Делла кивнула, протягивая шефу заполненную судебную повестку.
— Маленькая формальность, мистер Хольбрук, — обратился к нему адвокат. — Я вручаю вам повестку. По правилам я должен предъявить суду все ваши данные, чтобы вы могли выступить. Я попрошу вас прийти в суд завтра к десяти часам утра. Мы вас долго не задержим. Повторяю, ваши показания чрезвычайно ценны!
— Я готов сделать все, что нужно, — спокойно ответил Хольбрук. — Ведь я и обратился к вам именно для этого… Вы были в суде, когда я зашел к вам в первый раз. Но в приемной мне сказали, чтобы я обратился к мистеру Дрейку, так как он в курсе дела, и я отправился к нему и рассказал всю историю. Я правильно сделал?
— Совершенно правильно, — поспешил уверить его Мейсон.
— Очень я люблю с новыми людьми встречаться-знакомиться. Простите, леди, не знаю вашего имени?
— Делла Стрит, — ответила девушка. — Я доверенный секретарь мистера Мейсона.
— Вы такая молодая, — произнес Хольбрук, протягивая Делле свою узловатую, крепкую ладонь. — Рад с вами познакомиться, мисс Стрит.
Затем Хольбрук пожал руки Мейсону и Дрейку.
— Ну, значит, договорились. До завтра!
Мейсон проводил посетителя до самого выхода. Закрыв дверь, он сделал танцевальное па, подскочил к Делле, схватил ее за талию и прошелся с ней в вальсе, после чего сердечно обнял Дрейка.
— Ты понимаешь, как он нам поможет?!
— О да, присяжным будет о чем поразмышлять… А если прокурор найдет другого свидетеля, который поклянется, что слышал выстрел много позднее? — выразил сомнение Дрейк.
— Тогда я скажу, что было два выстрела, — улыбнулся Мейсон. — Обвинение окажется в затруднении: каким выстрелом был убит Палмер? Это может привести к оправданию подозреваемого. Ведь никто не сможет доказать, что Даттон лжет, заявляя, что Палмер был мертв, когда он прибыл в назначенное место. Его просто заманили в ловушку, чтобы сделать козлом отпущения.
— И тем не менее было бы лучше, если бы Даттон не уносил револьвера и не прятал его в трубу, — сказал Дрейк.
— Кому ты это говоришь?! — воскликнул Мейсон, становясь серьезным. — Именно это и затрудняет мою задачу. Но я буду настаивать, что, увидев свое оружие, он, совершенно естественно, подумал, что девушка, которую он любит, может быть замешана в этом деле.
— Дезире Эллис?
Мейсон кивнул.
— Ты хочешь сказать, что заставишь его в зале суда во всеуслышание признаться, что он влюблен в нее? — спросил Дрейк.
— О мой Бог, конечно нет. Я не буду заставлять его в этом признаваться, но пусть всем будет видно, как он пытается это скрыть. Во время перекрестного допроса это все равно выйдет наружу, как бы он ни сопротивлялся, и тогда у присяжных возникнет благоприятное для него впечатление, что у него вырвали это признание… Все это создаст крайне драматическую и даже романтическую картину. Такие вещи всегда очень трогают публику, и никто не решится покарать такого самоотверженного влюбленного. — Мейсон поднял руку. — Друзья мои! Закрываем контору и идем обедать. Отпразднуем это событие шампанским.