Баг вытряхнул из футлярчика тонкую черную сигару.
Из этих ребят выйдет толк. Увлеченные, знающие, куда и зачем идут. А трое, на взгляд Бага, имеют ярко выраженный талант к розыску. Впрочем, сейчас еще рано говорить – впереди у них четыре с половиной года, а когда они закончат великое училище и поступят на службу, им не помешает хороший наставник, вроде человекоохранителя-легенды Ионы Федоровича Ли (к коему в свое время посчастливилось попасть самому Багу), с виду неряшливого, тучного, круглый год не расстающегося с мятой шляпой заморского кроя и длинной трубкой, но – сверхъестественно наблюдательного, удивительно проницательного… а уж что Иона Федорович выделывал с боевым веером!..
– Запомните, – внушительно говорил Антон Чу, – мелочей в нашем деле не бывает!
Баг мысленно улыбнулся. Совершенно верно, не бывает. Это частенько повторял молодому, порывистому Багу и Иона Федорович, выпивший на императорской службе не одну тысячу шэнов<Традиционная китайская мера объема. Приблизительно равна нашему метрическому литру. > жасминового чаю. Мелочей не бывает.
Вот что должны затвердить в первую очередь явные будущие человекоохранители – Иван Хамидуллин, высокий, крепкого сложения черноволосый юноша с невыразительным лицом степняка; Василий Казаринский, едкий весельчак с большими пытливыми серыми глазами и смешно торчащими ушами, и…
И – она.
Изящная ханеянка Цао Чунь-лянь, прекрасные черты которой заставляли вздрагивать сердце Бага каждый раз, когда он ее видел.
Та самая, невыразимо похожая и в то же время не похожая на обитательницу небесных чертогов, хрустальный сон воспоминаний, принцессу императорской крови Чжу Ли.
Глядя на Цао Чунь-лянь и невольно любуясь простой и в то же время изящной прической, в которую были уложены длинные, иссиня-черные волосы девушки, Баг щелкнул заморской зажигалкой, вызывая к жизни огонь.
И девушка, словно ощутив его взгляд, единственная изо всех обернулась – глаза их встретились, сердце Бага привычно пропустило удар – и снова стала глядеть через плечо Антона Чу, а Баг наконец закурил.
Он уже не спрашивал себя: она или не она? Он уже перестал твердить себе: ну зачем, ну откуда тут может оказаться дочь императора? Он уже перестал корить себя: еч Баг, ты становишься, как говорят варвары, маниаком… видишь чуть не в каждой красивой юной ханеянке принцессу Чжу… Он уже успокоился.
Почти.
А поначалу побороть или хотя бы скрыть смятение было совсем трудно, особенно когда Цао Чунь-лянь на занятиях обращалась к нему с вопросами – а она оказалась весьма пытлива… Баг однажды вечером дошел до того, что разыскал в сети все доступные изображения принцессы Чжу и долго вглядывался в них, сопоставляя с запечатленным в памяти личиком Чунь-лянь. Да, сходство определенно было, удивительное сходство, но и только. Сказать точнее Баг просто не мог, ибо облик принцессы на портретах, равно как и то, какой он помнил Чжу Ли по их, увы, столь немногочисленным встречам, был официальный, а это – белила и румяна, черненые узкие брови, все сообразно высоким дворцовым установлениям. Цао Чунь-лянь же, казалось, вовсе не пользовалась косметическими снадобьями, да что там – ей это просто не было нужно.
Конечно, самым простым было бы оцифровать фотографию Цао Чунь-лянь с ее, скажем, студенческой книжки, загрузить в “Керулен” и с помощью несложной служебной программки сравнить с изображениями принцессы; эта мысль Багу пришла в голову одной из первых. Но честный ланчжун тут же с негодованием изгнал прочь несообразный помысел. А уж о том, чтобы вот так, запросто задать Чунь-лянь вопрос: а не вы ли, драгоценная, будете переодетая принцесса Чжу Ли, а то уж очень похожи, – Баг вообще думать не смел. Девушка же вела себя как самая обычная студентка, и ни единое ее слово или поступок не давали Багу хоть полнамека в ответ на невысказанный вопрос.
И он решил оставить все как есть. Все должно идти так, как должно. Карма. Но… сердце все равно пропускало удар.
– Ну вот и все, – сказал Антон Чу, поднимаясь из-за стола. – Так, если кратко, выглядит эта часть нашей работы. – Он взглянул на Бага.
– Большое спасибо, еч Чу, – коротко кивнул ему Баг, – спасибо, что уделили нам столько вашего яшмового времени. – Перевел взгляд на студентов. – И в заключение сегодняшнего занятия, преждерожденные, мы с вами проследуем в архив Управления, с материалами которого вы уже могли познакомиться в сети, и вы увидите, как архив выглядит на самом деле. – Баг сделал сигарой широкий приглашающий жест и повернулся к выходу.
– Драгоценный преждерожденный Лобо, – подняла руку Цао Чунь-лянь; Баг опять встретился с ее бездонными черными глазами и сердце снова ёкнуло. – Разрешите спросить, а когда у нас будет практическое занятие по какому-нибудь настоящему человеконарушению?
– Вы имеете в виду осмотр места реального преступления?
Студентка из Ханбалыка кивнула. Баг неотрывно глядел ей в глаза, и девушка опустила взгляд.
– Все в свое время.
– А можно… – начал и запнулся Хамидуллин.
– Попробуйте, – подбодрил его Баг.
– Ну… Драгоценный преждерожденный Лобо, всем известно про вашего знаменитого кота… Вот… Нельзя ли свидеться с ним и узнать о ваших приемах работы с таким помощником?
Баг усмехнулся. Приемы работы! “Обязательно расскажу Ди, какой он знаменитый”.
– Я посоветуюсь с хвостатым преждерожденным, – ответил ланчжун с улыбкой. – Думаю, что такую встречу можно будет устроить. Надеюсь, Судья выделит для этого немного времени.
Студенты хихикнули.
– А… когда?
– Не раньше чем на следующей седмице, я полагаю.
– А на этой?
– На этой, к сожалению, никак не получится.
Завтра Баг со Стасей собирались отбыть в Мосыкэ.
Буквально на несколько дней.
Отдохнуть.
Только вот не забыть бы до отъезда задать корму воробьям да синицам.
Куайчэ Александрия – Тебриз,
5-й день двенадцатого месяца, вторница,
утро
В дверь негромко стукнули, и в купе появился служитель куайчэ<Досл.: “скорый, или скоростной, поезд”. Судя по всему, имеется в виду некий аналог (возможно, даже более совершенный) так называемых bullet-trains (поездов-пуль). > – пожилой, волосы совершенно седые, ветеран скоростных перевозок, – с подносом в руке: на подносе, подле двух стеклянных чашек, исходил паром небольшой чайник, рядом с ним примостились вазочка с засахаренными фруктами и блюдце с сушками.
Коротко поклонившись, служитель сделал шаг к столику и принялся было располагать на нем принесенное, как взгляд его упал на черно-белый траурный Стасин халат, и рука, уже подхватившая сладости, дрогнула.
– Прошу меня простить, – склонил служитель в поклоне голову. – Пожалуйста, извините. – И неслышно вышел, унося вазочку прочь.
Баг ободряюще улыбнулся Стасе и взялся за чайник.
Куайчэ в направлении Мосыкэ<Как неоднократно подчеркивает то тут, то там X. ван Зайчик, для потомственных мосыковичсй и старожилов этого городка Мосыкэ по-прежнему оставалась, как и встарь, Москвою. Насколько могут судить переводчики, в многонациональной и многоязыкой Ордуси подобные коллизии были скорее правилом, нежели исключением. Наньцзин – Нанкин; Каолинин – Тверь, Тифлис – Тбилиси, Куйбуши – Самара, Далянь – Дальний, Алма-Ата – Алматы… Примеров не счесть. >, некогда – самой южной княжьей резиденции, – отправлялись из Александрии каждые два часа; пролетая расстояние от столицы до Мосыкэ за сто сорок минут, они делали короткую остановку и разбегались дальше, к городам и весям, поселкам и поместьям, крупным промышленным центрам и речным портам – на юг, в глубь необъятных ордусских просторов.