– Какие элементы? – спросил Хэнк, по-прежнему не понимая, к чему клонят соседи.
– Не будем играть словами, Хэнк. Я уверен, что мы смотрим на мир одними глазами, и знаю, что ты считаешь нас людьми с предрассудками. Я говорю о пуэрториканцах.
– Теперь понятно, – кивнул Хэнк.
– ..Которые, конечно, замечательные люди. На самом острове Пуэрто-Рико очень низкий уровень преступности, там можно спокойно ходить по улицам. Но там – не то, что тут. И в Испанском Гарлеме гулять по улицам небезопасно: в испанских районах очень высокий уровень преступности, и такие районы распространяются по всему городу. Очень скоро мы вообще нигде не сможем пройтись, не опасаясь нарваться на нож. В том числе и в Инвуде.
– Понятно, – повторил Хэнк.
– Конечно, мы не можем указывать этим несчастным, где им жить. Они американские граждане – как мы с тобой, Хэнк; как мы с тобой – они свободные люди, имеющие право на свое место под солнцем, и я не отрицаю их прав. Но, по-моему, их следует научить, что они не могут вот так просто явиться в цивилизованный город и превратить его в джунгли для диких зверей. Я думаю о своей жене и детях, Хэнк, и мне кажется, тебе тоже стоит подумать о своей прелестной дочери – ведь ты же не хочешь, чтобы однажды ночью ее изнасиловал какой-нибудь фермер с Пуэрто-Рико.
– Понятно, – еще раз повторил Хэнк.
– И наконец мы подошли к цели нашего визита. Так вот. Никто из живущих на этой улице не оправдывает убийства, это точно. Надеюсь, ты понимаешь, что мы все – законопослушные граждане, которые стремятся к свершению правосудия. Но ведь никто не бежит в джунгли – знаю, что это слово за последние дни уже набило оскомину, – но тем не менее никто не бежит в джунгли, чтобы повесить охотника за то, что он убил хищного тигра. Никому такая мысль даже в голову не придет, Хэнк.
– Понятно, – в который раз кивнул Хэнк.
– Хорошо. Итак, что мы имеем. Трое белых мальчиков прогуливаются по Испанскому Гарлему – ты, конечно, согласен, что он является частью джунглей, – и вдруг на них бросается дикое животное с ножом и…
– Одну минутку, Джон, – прервал его Хэнк.
– ..вполне разумным было бы… Что?
– Надеюсь, я тебя не правильно понял. Надеюсь, у меня сложилось неверное впечатление, будто ты пытаешься навязать мне свою точку зрения о том, как вести дело Рафаэля Морреса.
– Что ты, Хэнк, мы никогда бы не позволили себе ничего подобного, и ты это знаешь.
– Тогда зачем вы пришли?
– Спросить тебя, неужели ты серьезно собираешься приговорить к смертной казни трех белых мальчиков, которые – в целях самозащиты – не позволили этому пуэрториканцу…
– Этот пуэрториканец был таким же белым, как ты, Джон.
– Ладно, я оценил твою маленькую шутку, – криво улыбнулся Макнелли, – но мы считаем это дело чрезвычайно серьезным. А мы ведь твои соседи.
– Допустим. И что?
– Что ты собираешься делать?
– Я собираюсь представлять обвинение по делу об убийстве первой степени в соответствии с обвинительным заключением, вынесенным Большим жюри.
– Ты попытаешься повесить этих ребят?
– Я попытаюсь добиться признания их виновными.
– На каком основании?
– Потому что считаю их виновными.
– Ты понимаешь, что это означает?
– Что, Джон?
– Это означает, что каждый пуэрториканец в нашем городе сможет совершить преступление и быть уверенным в своей безнаказанности! Вот что это означает!
– По-моему, ты что-то перепутал. Убили-то как раз пуэрториканца.
– Он бросился на них с ножом! И по-твоему, достойных граждан нужно наказывать за то, что они защищают свою жизнь? Или свое имущество? Господи, Хэнк, ты открываешь дверь анархии! Ты прокладываешь путь диким животным для завоевания цивилизованного мира!
– На здании уголовного суда висит табличка с надписью. Она гласит…
– О, пожалуйста, не цитируй!..
– Она гласит: «Там, где кончается закон, начинается тирания».
– Какое это имеет отношение к нашему разговору?
– Ты говоришь о цивилизованном мире. Без закона у нас будет тирания, анархия и дикие животные. А ты просишь меня отказаться от закона в пользу…
– Я не прошу тебя ни от чего отказываться! Я лишь прошу о правосудии!
– О каком правосудии?
– Правосудие всегда одно! – выкрикнул Макнелли.
– Вот именно. И оно слепо, оно не видит разницы между убитым пуэрториканцем и убитым американцем. Оно только знает, что был нарушен закон.
– Тебе бы понравилось, если бы твоя дочь вышла замуж за пуэрториканца? – вставил Пирс.