– Ты говоришь очень правильные вещи, Лонни.
– Ведь нет ничего лучше, чем жить на этом свете, – продолжал мальчик. – Разве ты не рада тому, что просто живешь?
– Да, конечно. Рада, очень рада.
– Еще бы. А значит, они ничего нам не должны. Они привели нас в этот мир. Дали нам жизнь. И лично мне этого достаточно.
– Лонни?
– Что?
– А ты… ты любишь кого-нибудь?
– В каком смысле?
– Сам знаешь!
– Так, как маму? Или отца?
– Ну…
– Но ведь такая любовь не совсем настоящая, правда? Ее можно считать скорее привычкой.
– Да.
Под деревом воцарилось напряженное молчание. А потом мальчик сказал:
– Дженни?
– Что?
– Дженни, а можно я тебя поцелую? Девочка не ответила.
– Дженни?
Она не отозвалась.
– Ну ладно, – пробормотал он. – Извини. Я просто подумал, что, может быть, ты не станешь возражать, если я…
– Я не возражаю, Лонни, – ответила она, и голос ее прозвучал так невинно, что у Хэнка, лежащего ничком на земле, от жалости защемило сердце. – Но…
– Что, Дженни?
– А ты… ты…
– Что, Дженни? Что?
– Ты не мог бы сначала сказать, что любишь меня? – спросила она.
У Хэнка на глаза навернулись слезы. Его дочь целовалась с мальчиком, а он лежал в темноте, распластавшись на камнях и прикрыв лицо рукой, чтобы приглушить рыдания. Он мотал головой, кусал губы, ошеломленный этим неожиданным открытием, чувствуя себя маленьким и беспомощным и в то же время ощущая в себе невиданную прежде силу и решимость.
– Я люблю тебя, Дженни, – сказал мальчик.
– И я тоже тебя люблю, Лонни.
Он слышал эти слова, и вдруг ему захотелось, чтобы поскорее наступил понедельник и начался суд.
– Лонни, а который час?
– Почти двенадцать.
– Ты проводишь меня домой? Я не хочу, чтобы мои волновались.
– А можно я тебя еще раз поцелую?
– Можно.
Снова наступила тишина, а затем Хэнк услышал, как они встают с земли и неуклюже пробираются сквозь заросли кустарника, направляясь к тропинке. Вскоре их шагов уже не было слышно.
«Я ничего им не должен, – думал он. – Я ничего им не должен. Кроме… будущего, которое зависит от меня».
Глава 12
В профессиональных кругах нью-йоркских адвокатов Авраам Сэмелсон слыл строгим судьей, не терпящем каких-либо вольностей или самодеятельности в зале суда. Так что утром того понедельника, на который было назначено начало процесса по делу Морреса, в зале заседаний суда квартальных сессий, просторной, залитой ярким солнечным светом и облицованной темными дубовыми панелями комнате, царила сугубо деловая атмосфера, несмотря на то что сюда с самого утра стекались толпы людей – присяжных заседателей, зрителей и репортеров. Сидя в самом последнем ряду, Кэрин и Дженнифер Белл слушали достопочтенного Авраама Сэмелсона, казавшегося еще более солидным в своей широкой судейской мантии, обратившегося к присутствующим с напоминанием, что суд – дело серьезное и любые попытки превратить его в балаган приведут к тому, что он удалит из зала всех зрителей. С терпением детсадовского воспитателя он разъяснил, в чем будет заключаться его роль как судьи, а затем попросил вызвать первого из присяжных заседателей по делу, представленному к рассмотрению.
Процедура отбора присяжных проходила, как и полагалась, в соответствии с установленным порядком, и в ней не было ничего особенного. Хэнк, со стороны обвинения, задавал те вопросы, которые ожидали от него услышать. Вопросы адвокатов троих обвиняемых – их было двенадцать человек, и все они были назначены судом – также были рутинны и предсказуемы. Короче говоря, это была долгая и по большей части скучная процедура. Майк Бартон, присутствовавший на суде в числе других репортеров, украдкой зевал, в то время как присяжных либо вносили в список, либо им заявлялся отвод.
– Мистер Нельсон, в случае, если обвинению удастся однозначно убедить вас в том, что эти трое молодых людей виновны в совершении предумышленного убийства, возникнут ли у вас сомнения во время голосования при вынесении обвинительного вердикта?
– А почему у меня должны возникнуть сомнения?
– Потому что за убийство первой степени в законе предусмотрено наказание в виде смертной казни.
– Нет, у меня не возникнет сомнений.
– И вы без колебаний отправили бы их на электрический стул?
– Да. Если они виновны, то да.
– Ас другой стороны, если будут представлены факты, которые могут быть признаны смягчающими обстоятельствами, то стали бы вы, исходя из своих морально-этических убеждений, просить суд о снисхождении при вынесении приговора этим подросткам?