– А ты лучше расскажи об этом матери Рафаэля Морреса. В данном деле, Хэнк, от психологических трюков мало толку. Во всяком случае, жертве преступления они уже не помогут.
– Да, Эйб, потому что каждый пацан, оказавшийся причастным к этому убийству, на самом деле является жертвой.
– Но закон ясно гласит о том…
– Это не имеет никакого отношения к закону. И вообще, пошел он к черту, такой закон! Эйб, я юрист, и вся моя жизнь была связана с законом. Ты это знаешь. Но как я могу требовать наказания для этих троих ребят до тех пор, пока не выясню, кто на самом деле убил Рафаэля Морреса? А установив это, понимаю, что любой закон здесь бессилен.
– А разве ты не знаешь, кто убил того парня?
– Да, Эйб, знаю. Мы все убили его.
– Эх, Хэнк, Хэнк!..
– Мы все убили его, Эйб! Своим равнодушием и бездействием. Целыми днями мы занимаемся лишь тем, что разводим говорильню, назначаем комиссии, выслушиваем разные точки зрения и все равно никак не можем понять, а в чем же, собственно, дело. Имеем на руках все факты, но не предпринимаем ничего, смотрим на них сквозь пальцы. И позволяем, чтобы дело дошло до убийства, чтобы Рафаэль Моррес расстался с жизнью.
– И что же ты теперь намерен сделать? Начать широкомасштабную общественную кампанию? Прямо здесь? В моем зале суда? Хэнк, ты же никогда…
– Эйб, а ты что, можешь предложить более подходящий для этого момент?
Сэмелсон покачал головой:
– Хэнк, ты выбрал не праведный путь. Так дела не делаются.
– Наоборот, это единственно возможный, верный путь. Кто-то должен встать и заявить об этом во всеуслышание! Кто-то же должен быть услышан!
– Но почему, черт возьми, этим кем-то должен непременно стать ты?
– Не знаю. Неужели ты думаешь, что это меня пугает? Да я скорее брошусь грудью на амбразуру, чем войду в зал суда и намеренно завалю собственное дело. Но, Эйб, если мы промолчим и на этот раз, если никто не возьмет ответственность на себя, пытаясь остановить все это безобразие, то тогда нам останется лишь покорно поднять руки и сдаться без боя. И после этого о законе и всяком правосудии можно будет забыть раз и навсегда, потому что этим миром будут заправлять хищники. А я не хочу, чтобы мой ребенок и мои внуки росли в варварской стране. Я не хочу, чтобы они тоже были растерзаны. Эти ребята должны жить! Мы просто не имеем права их терять!
В комнате наступила тишина.
И затем Эйб Сэмелсон сказал:
– Эх, будь я сейчас моложе…
– Эйб?..
– Имей в виду, я честно доведу суд до конца, так что поблажек тебе не будет.
– Ты же знаешь, я никогда на них не рассчитывал.
– Но ты погубишь себя.
– Может быть.
– Ну ладно, ладно, – вздохнул Сэмелсон. – Пойдем отсюда, пока нас с тобой не обвинили в сговоре. – В дверях он задержался и положил руку Хэнку на плечо:
– Желаю удачи. Она тебе пригодится.
Первым свидетелем, вызванным Хэнком после перерыва, была Анжела Руджиэлло.
Девушка неуверенно прошла к свидетельской трибуне, бросая по сторонам испуганные взгляды. На ней было зеленое платье и туфли на высоких каблуках. Она села и тут же застенчиво прикрыла юбкой колени.
– Сообщите суду ваше имя, – попросил Хэнк.
– Анжела Руджиэлло.
– Где вы живете, мисс Руджиэлло?
– В Гарлеме.
– Будьте любезны, взгляните на ту скамью, где сидят подсудимые. Вы узнаете этих ребят?
– Да, – чуть слышно ответила она.
– Мисс Руджиэлло, вы чего-то боитесь?
– Немножко.
– Вы боитесь меня?
– Нет.
– Его чести господина судьи?
– Нет.
– И уж наверняка не адвокатов защиты, – с улыбкой сказал Хэнк. – Они выглядят вполне безобидно.
– Нет, их я не боюсь.
– Я прочитал в газетах, что вы получили письмо с угрозами, в котором вам настоятельно советовали отказаться от дачи показаний. Это правда?
– Да.
– И поэтому вам страшно?
– Да.
– Но вы только что поклялись говорить суду правду и ничего, кроме правды. Вы намерены сдержать свое обещание?
– Да.
– Несмотря на письмо?
– Да.
– Хорошо. Вы видели этих молодых людей вечером десятого июля?
– Да. Я их видела.
– Посмотрите повнимательней. Вы уверены, что это те самые подростки?
– Да – И что же они делали?
– Они бежали.
– Откуда?
– От западных кварталов со стороны Третьей авеню.
– У них было что-нибудь в руках?
– Да.
– И что же они держали?
– Ножи.
– Откуда вам известно, что это были именно ножи?
– Потому что они передали их мне.
Хэнк подошел к столу, взял один из трех ножей и затем сказал:
– Попрошу суд приобщить эти ножи к делу в качестве вещественных доказательств.