Он сидел за своим столом, мрачно уставясь на стену и барабаня пальцами по столешнице, — к этому времени он уже сам созрел для убийства первой степени.
И в этот самый момент в его кабинет ленивой походкой вошел Альберт Соме с расшифровками под мышкой.
— Надеюсь, ты не возражаешь, Хэнк? — как ни в чем не бывало спросил он. — Я просто хотел сам их просмотреть — ведь это я отправился в участок в ночь убийства. Вот они, в полном порядке, по-моему, дело ясное, я могу прямо сейчас вынести приговор — электрический стул, мой друг, электрический стул.
Просматривая запись допроса и думая, как бы в это кошмарное утро обезопасить себя от следующего удара, Хэнк был склонен согласиться с мнением Сомса.
Прокурор выдвигает обвинение в убийстве первой степени по делу Морреса, а убийство первой степени неизбежно карается смертной казнью. Обвинительное заключение казалось Хэнку вполне справедливым. Убийством первой степени считалось умышленное и заранее обдуманное убийство. Дело по обвинению Апосто, Рейрдона и Дипаче — в особенности учитывая их показания в ночь ареста — почти не оставляло сомнений в том, что убийство было предумышленным.
Эти парни заявились в Испанский Гарлем с хладнокровным намерением. Они наносили удары не в порыве страсти с намерением нанести лишь тяжкие телесные повреждения. Они пришли туда для того, чтобы убить, и в слепой ярости обрушились на первую попавшуюся жертву Более очевидного случая убийства первой степени он еще не встречал. Даже лейтенанту, возглавляющему детективный отдел, удалось пробить брешь в очевидном вранье Апосто и Рейрдона.
Кивнув и как бы соглашаясь с самим собой, Хэнк открыл первую страницу допроса Дэнни Дипаче и начал читать:
Дипаче. Кто-нибудь позвонил моей матери?
Ларсен. Этим сейчас занимаются.
Дипаче. Что они собираются сказать ей?
Ларсен. А ты как думаешь?
Дипаче. Не знаю.
Ларсен. Ты убил человека. Хочешь, чтобы тебя объявили героем?
Дипаче. Это была самозащита.
Зазвонил телефон. Хэнк неохотно отложил в сторону расшифровку и с дурным предчувствием потянулся к трубке. В это «чудесное» утро он нисколько бы не удивился, если бы ему сообщили, что банк лишил его права выкупа закладной, что Гудзон вышел из берегов и залил его гостиную, что…
— Генри Белл слушает, — сказал он.
— Хэнк, это Дейв. У меня тут женщина. Говорит, что хочет встретиться с тобой.
— Женщина? — Чувство тревоги усилилось. Белл нахмурился.
— Да, — ответил Дейв. — Мне впустить ее?
— А зачем она хочет встретиться со мной?
— По поводу убийства Морреса.
— Кто она, Дейв?
— Говорит, что ее зовут миссис Дипаче.
— Мать Дэнни Дипаче?
— Подожди секунду. — Дейв отодвинул трубку. — Вы мать Дэнни Дипаче? — услышал Хэнк вопрос, затем голос Дейва снова раздался в трубке:
— Да, это она, Хэнк.
Белл вздохнул:
— Ну что ж, в любом случае я собирался встретиться с ней, так что могу поговорить и сейчас. Впусти ее.
— Хорошо, — сказал Дейв и отключился.
Хэнк положил трубку на рычаг. Он не ожидал появления этой женщины. Во время подготовки дела ему пришлось бы один раз вызвать ее к себе, но только лишь для того, чтобы уточнить биографию парня. Ее неожиданный визит раздосадовал его. Он надеялся, что она не станет плакать. Она должна понять, что он — государственный обвинитель, которого граждане округа Нью-Йорк выбрали защищать их права, и он будет защищать эти права так же решительно, как адвокаты ее сына будут защищать его права. И тем не менее он знал, что она будет плакать. Он никогда не встречался с ней, но она — мать мальчика. Она обязательно будет плакать.
Он собрал со стола документы и убрал их в ящик. И откинулся на спинку стула в ожидании матери Дэнни Дипаче, вопреки всему надеясь, что ее визит не добавит неприятностей к этому ужасно начавшемуся дню.
Она оказалась моложе, чем он предполагал. Он понял это в тот момент, когда женщина вошла в маленькую приемную. Потом она подошла к его кабинету, и он разглядел ее лицо. Его словно ударили чем-то тяжелым, и он внезапно понял, что все события прошлой ночи и сегодняшнего утра готовили его к этой единственной чудовищной шутке. Он узнал ее и в потрясении не мог произнести ни слова.
— Мистер Белл? — нерешительно произнесла миссис Дипаче, и их глаза встретились. Тень узнавания промелькнула на ее лице, она тоже испытала потрясение и замерла на пороге. Не веря своим глазам, она потрясла головой и неуверенно спросила:
— Хэнк? — и повторила более твердо:
— Хэнк?
— Да, — выдавил он и с удивлением подумал, почему это должно было произойти именно с ним. Он вдруг почувствовал, что его затягивает в омут, где он должен плыть, чтобы выжить, иначе утонет.
— Ты… мистер Белл?
— Да.
— Но я… Ты… ты сменил фамилию? Да?
— Да. Когда занялся юридической практикой. Он сменил фамилию по множеству причин, многие из которых имели глубокие корни и лежали в области подсознания. Вероятно, он и сам не смог бы их объяснить, даже если бы захотел. Он и не пытался. Смена фамилии была fait accompli[3], законодательным актом, гласившим: «ПОСТАНОВЛЕНО: после выполнения всех положений, предусмотренных настоящим документом, названные просители с 8 февраля 1948 года соответственно получают имена Генри Белл, Кэрин Белл и Дженифер Белл, которые присваиваются им на законном основании, а все другие имена с этого момента считаются недействительными».
— Ты окружной прокурор? — спросила она.
— Да.
— И дело моего сына находится в твоем…
— Сядь, Мэри, — прервал он ее.
Она села, а он рассматривал ее лицо, которое когда-то так хорошо знал, лицо, которое он держал в своих юных руках: «Дождись меня, дождись меня…» Это лицо осталось прежним, разве что в нем появились следы усталости, но это было все то же лицо девятнадцатилетней Мэри О'Брайен — карие глаза и ярко-рыжие волосы огненного оттенка, аристократический нос, чувственный рот, потрясающий рот, который он когда-то целовал…