Я старался успокоить его, но Гэй, у которого с плеч свалился шарф, перевел дух и продолжал:
— Вот тут-то вы мне и понадобились, Эллиот, — торжествующе крикнул он. — Скажите, имею или не имею я право заседать в суде старейшин, пока сам по доброй воле не подам в отставку?
Я ответил, что мне нужно перечитать устав.
— Скажите, лишили они меня места без моего согласия или нет?
— Похоже на то.
— Скажите, будет или не будет известен всем членам колледжа факт лишения меня места?
— Во всяком случае, некоторым из них…
— Скажите, будет или не будет этот факт означать, что, по мнению ректора и его советников, я больше не нахожусь в compos mentis?..
— Не обязательно…
— Он будет означать как раз это и ничто иное. Мое доброе имя опорочили, Эллиот! И вот поэтому я намереваюсь законным путем потребовать удовлетворения.
Я ждал чего угодно, но только не этого. Стараясь привести его в лучшее расположение духа, я сказал, что на языке юридическом это нельзя назвать опорочением доброго имени. Но Гэй не хотел приходить в хорошее расположение духа.
— Надеюсь, что есть еще справедливость в Англии… Помните Фридриха Великого: «Есть еще судьи в Берлине!» Отличный город Берлин — я получил там почетный диплом. Я абсолютно уверен, что никто не имеет права безнаказанно портить человеку репутацию. И это в такой же мере должно относиться к людям, имеющим кое-какие заслуги, как и ко всем остальным. Да, должно! Не дать человеку занять место, принадлежащее ему по праву, значит, мой милый, поставить под сомнение его пригодность, а я твердо убежден, что безнаказанно высказывать сомнение в чьей-то пригодности нельзя.
Он уперся на своем. Я невольно подумал, что он может и не забыть об этом. Интересно, как далеко успеет он зайти, прежде чем его остановят, размышлял я с тайным schaden freude[10] по адресу Артура Брауна.
— Если я возбужу против них дело, — говорил Гэй, — это будет всем делам дело!
Я сказал, что вопрос этот очень сложный.
— Очень уж вы деликатны, теперешние молодые люди!
Гэй посмеивался довольно и ехидно, и, как ни странно, в ехидстве его отнюдь не было ничего старческого. Я был поражен запасом энергии, которую он таил в себе. Казалось, от одной мысли о возможной тяжбе он помолодел лет на двадцать.
— Очень уж вы деликатны. Я ни на минуту не сомневаюсь, что это Дело я выиграю. Выиграю, вот и все! И это их проучит. Я не сторонник чрезмерной деликатности, мой милый! Только потому я и добился известного положения. А человек, добившийся известного положения, делает большую ошибку, если начинает деликатничать, когда надо проучить кого-то!
Глава XV. «Забудь о гордости!»
Назавтра, в субботу, во второй половине дня Мартин позвонил мне в колледж по телефону. Есть кое-какие сдвиги, сказал он. Заслуга не наша: после циркуляра Фрэнсиса иначе и быть не могло. Во всяком случае, на нашу сторону перешли двое: Тэйлор (тот, что получил стипендию имени Калверта) и еще один, которого я не знаю. Теоретически счет теперь десять против девяти, то есть девять человек твердо обещали подписать просьбу о пересмотре дела. «Еще на одного, думаю, рассчитывать можно, во всяком случае. Вот тогда-то и начнется настоящая потеха!» — донесся до меня уверенный, но предостерегающий голос Мартина — голос прирожденного политика.
По тактическим соображениям, «чтобы видели, что мы с ними, не шутки шутить собираемся», Мартин стремился как можно скорее покончить с вопросом большинства. Не попытаю ли я счастья с Томом Орбэллом? И потом, не пообедаю ли я в колледже, — может быть, там мне удастся поговорить с кем-нибудь? Лучше, если мы с ним будем действовать каждый в отдельности. А попозже можно будет встретиться у него.
Я повиновался, но потерпел полную неудачу. Сеял мельчайший дождик, и было так темно, что во всех окнах колледжских зданий, мимо которых я проходил, направляясь к третьему двору, горел свет. На мгновение я поднял глаза на окна Тома Орбэлла. Я готов был голову дать на отсечение, что они тоже были освещены. Но когда я поднялся наверх, дверь в его помещение оказалась запертой. Я постучал и громко окликнул Тома. Ответа не последовало. У меня закралось сильное подозрение, что он видел, как я подходил.