До того как разразилась германо-российская война, Зорге никоим образом не вызывал особых подозрений своими просоветскими взглядами у старших чинов и военных атташе германского посольства, поскольку мог бы напомнить им некоторые факты, с которыми они и так были знакомы, а именно, как говорил сам Зорге, «что германская армия до прихода Гитлера к власти получила огромную пользу от сотрудничества с Советским Союзом, что германские военно-воздушные силы и артиллерия, можно сказать, были продукцией советских заводов».
Продолжающиеся переговоры в Берлине, перешедшие позднее на официальный дипломатический уровень, породили, наконец, соглашение, которое можно было рассматривать не более, чем своего рода дипломатическую контрмеру против решений Седьмого конгресса Коминтерна, проходившего годом ранее в Москве. Но было, однако, и секретное приложение к этому договору, о существовании которого подозревали тогда все стороны, включая и советскую, и значительный объем международной пропаганды советское правительство и симпатизирующие ему силы направляли на обличение подлости секретных статей.
Действительно, в преамбуле этих неопубликованных статей утверждалось, что советское правительство (не упомянутое в опубликованном тексте) всячески содействует целям Коминтерна и «намерено использовать свою армию для достижения этих целей». Однако сами статьи не пошли дальше принятия на себя Германией и Японией обязательства консультироваться друг с другом, в случае если одна из сторон станет объектом неспровоцированного советского нападения или угрозы нападения. Обязательство подобного рода весьма далеко от военного альянса[74]. Русские были уведомлены, что секретные положения анти-коминтерновского пакта не представляли большой угрозы для безопасности Советов. Эта информация пришла к ним от Зорге, если не из других источников.
Однако важнейшим здесь, хотя, возможно, и неучтенным был фактор сталинской паранойи. В 1936 году Берзин — бывший начальник Зорге — находился в немилости, и было вполне в характере Сталина, даже на той стадии развития событий, затаить подозрение и против протеже Берзина в Токио.
И потому беспокойство в Кремле, возможно, не ослабевало и после получения от Зорге фотокопий двух депеш, составленных в германском посольстве в Токио почти в то же время, когда был подписан антикоминтерновский пакт.
Одна из них, показанная Зорге Оттом, представляла собой подробный отчет о японских военных возможностях в случае японо-советской войны. Она подробно информировала об усилении войск в Маньчжурии и об оборонительных позициях на маньчжуро-советской границе, которую инспектировал сам Отг. Отт докладывал, что эти укрепления были не завершены и что, по его мнению, японские силы в Маньчжурии были не готовы к войне. Японское военное снаряжение оказалось устаревшим, что делало Японию ненадежным партнером с военной точки зрения. Японии потребовалось бы несколько лет подготовки, чтобы достичь приемлемого уровня военной готовности, и потому преждевременным было бы ожидать враждебных действий со стороны Японии и Германии в отношении Советского Союза.
Другая депеша, подготовленная Дирксеном и которую он сам показал Зорге, имела отношение к реакции главных персонажей в Японии на соглашение с Германией. В ней разъяснялось, что в самом японском правительстве нет единства в отношении желательности войны с Советским Союзом и что именно это и было причиной того, почему переговоры об альянсе с японской стороны вылились всего лишь в пакт против Коминтерна. Дирксен признал, что пакт не очень нравится правительственным кругам Токио, но закончил утверждением, что подобное положение дел со временем изменится.
Вот почему, когда дело касалось антикоминтерновского пакта, 4-е Управление, что бы там Сталин ни думал, имело все основания высоко оценить работу Зорге.
Задача выяснения природы и прогнозирование точного исхода германо-японских переговоров была одной из важнейших, одной из тех, что пришлось выполнять Зорге с небольшой помощью со стороны членов его группы. Так, осенью 1936 года поступила некоторая полезная информация от Одзаки, полученная им благодаря его связям в «Асахи». Положение Одзаки в отношениях с газетой было таково, что, как писал он сам, он «мог совершенно свободно входить в любые кабинеты редакции».
74
Тем не менее один из журналистов указал, что обязательство «создавало основу» для военного альянса «и должно рассматриваться как таковое японским генеральным штабом с одной стороны и бюро Риббентропа с другой».