С первой же минуты настоятельно советуют мне "быть осторожней". Я по-прежнему еще не знаю особенности этого дела, как и не знаю обстановки, царящей здесь, в Москве, я всех их называю малодушными, на что Саша Клибанер, ехидно улыбаясь, говорит:
— Возьми шестой том, раскрой лист дела такой-то и тогда поймешь, что происходит.
Я подошла к разложенным на столе толстым томам и в самом первом из них, на первой странице, прочла: "секретно".
В шестом томе, на указанном листе, на государственной гербовой бумаге красовался подлинник Указа Президиума
Верховного Совета СССР за подписью Леонида Брежнева (тогдашнего председателя Президиума Верховного Совета СССР). Этим актом судебно-следственным органам было разрешено, в виде исключения, применить в отношении обвиняемых Рокотова, Файбишенко, Эдлис и других принятый в марте 1961 года Указ, по которому наказание за нарушение правил о валютных операциях повышалось до пятнадцати лет лишения свободы.
Этот закон был издан всего полтора месяца назад, то есть спустя почти полтора года после ареста Рокотова и других. Он грозил им значительно более суровым наказанием, чем тот, что действовал в момент совершения ими преступления.
А ведь всего два года назад с исключительной торжественностью было принято Уголовное законодательство СССР: статья 6 в нем черным по белому устанавливала, что "преступность и наказуемость деяния определяются законом, действовавшим во время совершения этого деяния. Закон, устанавливающий наказуемость деяния, или усиливающий наказание, обратной силы не имеет".
Почти в самый разгар грандиозной кампании по "укреплению советской законности" произошло это открытое и беззастенчивое поругание человеческого права, которое с древних времен у всех народов носило такой естественный и незыблемый характер, — права человека знать, что угрожает ему за совершение того или иного преступного деяния.
Теперь уже мне была понятна атмосфера, царящая вокруг этого дела. Ведь для проведения такого необычайного спектакля, каким было (впервые в истории советского права) придание закону обратной силы, требовался соответствующий сценарий, режиссура, исполнители и... специальный зритель...
Когда я спросила у своих товарищей, какую позицию во время защиты они намерены занять, единственный, кто ответил, был Саша Клибанер.
— О какой позиции можно говорить? В этом тридцатитомном деле никто, кроме Файбишенко, ничего не оспаривает. Но Файбишенко отказался от защиты, и в деле не будет его адвоката. Остальные не только полностью признают себя виновными, но еще и упорно стремятся к саморазоблачению и оговору друг друга, просто с каким-то рвением благодарят следователей КГБ за "спасение" и своевременное пресечение их преступной деятельности.
Они все сходятся на том, что невозможно оспаривать квалификацию деяния. В таком случае защите придется доказывать противозаконность применения к подсудимым закона об обратной силе, то есть вступить в открытую борьбу с Указом Президиума Верховного Совета СССР. А кто решится на это безумие? Если и найдется такой трагикомичный Дон Кихот, то все равно из этого ничего не выйдет. Он просто тихо исчезнет, а "дело пойдет делом", и "суд — по форме".
И не только от самого дела оставалось тягостное впечатление, но и от того, как часто мы ничего не знаем о тех событиях в нашей жизни, которые совершаются вокруг нас и почти на наших глазах. И действительно, мало кто знал правду о том, что происходило в Москве в 1957 году на Всемирном фестивале молодежи и студентов и к каким последствиям он привел, когда впервые так широко открылись двери Советского Союза и впервые так близко встретились советская и западная молодежь. Именно на этом фестивале многие из тех, кого называли советской молодежью, не только делились здесь своими идеями с западными гостями, но и получили возможность без привычного страха покупать и обменивать в прошлом недоступные для них заграничные вещи. Это была какая-то жажда, какая-то охватившая многих страсть ко всему заграничному. (Разумеется, ни на следствии, ни на суде никого не интересовали социальные корни происшедшего).
Для приобретения заграничных вещей нужно было иметь иностранную валюту. Так появились в Москве "фарцовщики", которые сотнями и тысячами рыскали на улице Горького, возле ГУМа, в ресторанах, кафе, везде, где можно было встретить иностранцев и приобрести у них валюту и заграничные вещи.