— Так уж и хулиган, — усомнился Борис Ильич.
Я наблюдал разговор, сохраняя нейтралитет.
— А то кто же? — она говорила неплохо по-русски, только с ударениями было не все в порядке.
— Обыкновенный озорник.
— Вы находите?
— Конечно. — Булатов пожал плечами. — можно подумать, вы никогда не были ребенком.
— Была, — улыбнулась женщина. — Бог мой как же это было давно!
— И далеко отсюда.
— Что? — Она недоуменно взглянула на собеседника. — Откуда вам это… Хотя… — Женщина оглянулась на группу туристов, оживленно переговаривающихся между собой не то на чешском, не то на польском языке, понимающе улыбнулась. — Я все поняла, пан всезнайка.
Булатов тоже улыбнулся, внимательно всматриваясь в лицо незнакомки.
— Вы прекрасно владеете русским, пани Ядвига. Признаюсь, у меня глаза полезли на лоб от удивления.
Туристка же начисто лишилась дара речи и несколько мгновений, приоткрыв рот, молча таращилась на Булатова.
— Вы меня знаете? — выдохнула она наконец.
— Разумеется, пани Бельская. Вы ведь почти всю войну прожили здесь, в Ташкенте?
— Да. — Она продолжала смотреть на него с нескрываемым изумлением. — Но вам-то откуда это известно?
— Бывал на ваших концертах, — уклонился от прямого ответа Борис Ильич. — Вы все еще выступаете?
— Увы! — вздохнула она и развела руками. — Возраст.
— Ну, не скажите, — возразил Булатов. — Клавдия Шульженко в вашем возрасте продолжала петь.
— Правда? — искренне удивилась Бельская.
Между тем туристы, вдоволь налюбовавшись архитектурным ансамблем, потянулись вслед за гидом к стоявшему поодаль интуристскому автобусу.
— Мне пора, — с явным сожалением произнесла Бельская.
— Признаюсь, вы меня… — Она запнулась, подыскивая нужное слово. — …Огорошили. Я правильно выразилась? — Вполне, — усмехнулся Булатов. — Вам было неприятно?
— Совсем наоборот. — Бельская покачала головой. — Просто я не ожидала, что меня здесь хоть кто-то помнит. Столько лет спустя.
— А вы часто вспоминали Ташкент?
— Еще бы! — Она улыбнулась. — Здесь прошла моя юность. То было трудное, суровое время, хотя тогда я этого до конца не понимала. Поняла много позже… Поверьте, все, что связано с теми годами, для меня священно. Может быть, потому меня так и расстроил этот проказник… До свиданья. Я рада, что встретилась с вами.
— До свиданья, Ядвига Станиславовна.
Мы обменялись рукопожатиями, и Бельская торопливо зашагала к «Икарусу». Поравнявшись с ним, она оглянулась и помахала рукой.
— Вот так, дорогой мой, — констатировал Борис Ильич, провожая взглядом автобус. — Вот уж действительно не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Кто мог подумать, что именно сегодня я встречу Ядвигу Бельскую.
— Кто она такая? — спросил я. Булатов укоризненно взглянул на меня и покачал головой.
— Уж вам-то следовало о ней знать.
— Вот как?
— Напрасно иронизируете. Бельская так и просится в персонажи вашего рассказа «Мадам Гриша». И то, что там ее нет, на мой взгляд — серьезное упущение…
Он подождал, затем продолжил.
— Ядвига Бельская — известная в те годы варшавская певица. И здесь в Ташкенте ее выступления пользовались неизменным успехом. Польские офицеры так и вились вокруг нее. Было ей тогда лет двадцать с небольшим. Она жила в гостинице «Националь». Как говорится, горя не ведала, а вот гляди-ка «кощунство, святотатство» Кто бы мог подумать!
— Время всему учит, — сказал я и тотчас пожалел.
— То-то и оно, что всему! — вздохнул Булатов. Помолчал и добавил:- А в книгу пани Бельскую все же включите.
— Постараюсь, — пообещал я, мысленно прикидывая, как это сделать.
УГОЛ ПАДЕНИЯ
— Я думаю, мадам, рюши вам больше к лицу, чем оборки. От них вниз пойдет планка для застежки и у талии мягко скроется под плиссировкой… Это лучше, я сказал бы выгодней, очертит вашу фигуру…
— Да, кажется, вы правы. В прошлый раз я послушалась вашего совета и всем друзьям тогда понравилось мое новое платье…
Такие или примерно такие разговоры можно было услышать в доме на Стрелковой улице, третьего от угла, если свернуть с улицы Тараса Шевченко. Здесь жил известный в Ташкенте дамский портной Гурген Амаякович Абромян, личность примечательная уже хотя бы потому, что будучи мужчиной, шил женскую одежду, причем не только пальто, плащи и костюмы — тут он на приоритет рассчитывать не мог — но и платья, а это занятие, как известно, всегда было монополией женщин-портних.