— Зачем давали? — продолжал наезжать Сникерс.
— Красиво хотели сделать.
— Ну, бля, идиоты! С кем я связался! — Сплюнув в сердцах под стол, Сникерс нервно закурил. — Ну, а дальше? У вас ведь «ствол» с собой был. Кстати, где он?
Антип расстегнул «молнию» куртки и уже хотел было отдать «ПМ» владельцу, но, заметив, какие страшные глаза сделал Жорик, так и застыл с рукой во внутреннем кармане.
— Не здесь, — зашипел старшой. — Ты еще над головой подними и всем объяви, что хочешь мне волыну вернуть. Ну, бля, и дебилы!.. — Немного успокоившись, он продолжил: — А дальше что? Стреляли?
— Стреляли, — вздохнул Прокоп.
— И не попали, естественно?
— Нет.
— Вот так в Российской армии учат боевой подготовке, — выдохнул из себя Жорик.
— Он в овраг бросился, — вставил Прокоп.
— И вы с тридцати-сорока метров попасть не могли? — перебил старшой.
— Ну ладно тебе, Жора! — с полным осознанием своей вины пробормотал Антип. — Да, виноваты мы. Что еще скажешь? Но мы уже кое-что сделали.
— Сделать вы могли только одно: поймать этого бычару, вбить по уши в землю и мне доложить… Так что вы такого сделали?
— Старики его завтра из хаты выметаются.
— Это я и без вас знаю. Не хочешь ли ты, Прокоп, с переездом помочь? А то попросят… как сынок ихний на шоссе. А ты и не откажешь, — издевался Жора. — Ты ведь у нас до-обрый!
— Мы там вдвоем с утра пасемся, — поспешно сказал Прокоп, боясь, что его перебьют. — Он ведь рано или поздно там объявится.
— Ага, пасетесь, — постепенно успокаиваясь, цедил Сникерс. — Если его старики знают, что вы сыночка ихнего ждете… Наверняка предупредить смогут. В магазин они ходят? Ходят. Мусор выносят? Выносят. По транспортным конторам бегают? Понятное дело…
— И что?
— А то, что вы их в эти минуты не контролируете… Неужели не ясно?
— Так что же делать?
Жора закурил, задумался…
Ситуация вырисовывалась предельно мерзкая. Теперь ему, Сникерсу, как никогда прежде, надо было доказывать Васе свою преданность, демонстрировать свою нужность. И, бля, такой облом: когда Злому срочно понадобились деньги, единственный человек, могущий сорвать сделку с квартирой, оказывается, жив…
Да и потом, если по большому счету разобраться — это прямой удар и по карману самого Сникерса! Чем больше окажется филок у Васи, тем больше в конечном итоге получит он, Жора.
Такой вот облом… И все из-за этих тупорылых гондонов!
Но ссориться с пацанами теперь, накануне назревавших событий, тоже не следовало. Кто знает — может быть, еще придется обращаться к этим бойцам за помощью? Бойцы-то, конечно, говенные, но других, к сожалению, нет и не предвидится. На безрыбье, как говорится…
— Что делать? — повторил Прокоп.
— Ладно, выкрутимся, — смягчившись, махнул рукой Жора. — Вы ищите, ищите… А найдете, так хоть не офоршмачьтесь.
— А Злой? — В голосе Антипа послышалась робкая надежда на то, что Сникерс не поспешит рассказывать Василию Николаевичу об их промахе, и он, к счастью, не ошибся.
— Так уж и быть, прощаю для первого раза. Злому пока ничего говорить не буду… Пока, — подчеркнул Жора. — Даю вам три дня. Землю носами ройте, но пролетария того отыщите! Один в деревню отправится, стариков его контролировать, а другой пусть в пустой квартире остается… типа как в засаде.
— А кто где будет? — поняв, что самое страшное позади, облегченно спросил Антип.
Жора наморщил лоб.
— Прокоп, наверное, в деревню метнется… Со «стволом». Мне он пока что без надобности.
Сникерс поднялся из-за стола, давая понять, что разговор закончен.
— И последнее, — с неожиданной ласковостью завершил он. — Не забывайте, что через три дня похороны. Или того пролетария… или ваши.
Глава 12
Правильно говорят: один переезд по потерям равен двум пожарам.
Но никто никогда не скажет: чему равен переезд, если он совершается не по доброй воле?
Если переезжать к тому же приходится из дому, где ты прожил большую часть жизни, где каждая трещинка на потолке, каждая царапинка на стене, каждая вмятинка на полу связаны с каким-нибудь воспоминанием?
Если до сих пор ничего не известно о единственном сыне, который пытался отстоять отчий дом от посягательств бандюков?
Если к тому же над душой стоят двое коротко остриженных и поторапливают — быстрей, мол, быстрей, хата уже не ваша?
Такой переезд неминуемо превращается в пытку.
И вынести эту пытку способен далеко не каждый…
…Утром двадцатого января Сергей Иванович Корнилов по давней, укоренившейся привычке спустился вниз, к почтовому ящику за корреспонденцией.
Из темно-зеленой жестянки с нарисованным на ней квартирным номером выпала свернутая в трубочку газета «Из первых рук». Вернувшись в квартиру, отец Ильи нацепил на нос очки, неторопливо развернул газету и сразу же обратил внимание на объявление в броской черной рамочке:
«ПРОДАЕТСЯ 3-комн. кв. улуч. план, в р-не Спиртзавода, с тел. 64/52, кух. 7,5. 2/9, лодж. застекл., подв. 22100 у.е., торг».
И номер телефона — куда обращаться желающим приобрести «3-комн, кв. улуч. план.».
Первой мыслью было: надо же, точно такая же, как и наша: и метраж «64/52», и «кух. 7,5», и «лодж. застекл.», и подвал есть, и телефон, и этаж такой же самый… И тоже на Спиртзаводе.
Но следующая мысль электрическим разрядом прошила Сергея Ивановича насквозь: это же наша квартира продается! Наша! И цена уже стоит…
А значит — все. Пути назад нет и не будет — придется коротать старость в грязной хатенке. Ладно бы Илюха был рядом!..
Неожиданно Корнилов-старший почувствовал: ноги его стали неестественно легкими, живот — невесомым, грудь — воздушной, уши заложило пронзительным свистом… Потолок стремительно соскользнул назад, и пол изо всей силы ударил Сергея Ивановича в лицо.
Корнилов-старший не помнил, сколько был без сознания. Но мгновение, когда он вновь вернулся к жизни, запомнил хорошо: грязный линолеум, ножка табуретки у самой головы, ободранный плинтус слева…
Насилуя волю, он поднялся — сперва на четвереньки, затем во весь рост. И тут острая, пронзительная боль сотней иголок впилась в грудину.
Сергей Иванович судорожно схватился за сердце и, медленно переставляя ноги через груды узлов и тюков, двинулся на кухню, к еще не отключенному холодильнику. Он знал: когда болит сердце, пить нельзя ни в коем случае. Но так уж устроен наш человек: и в радости, и в несчастье он ищет утешения в спиртном…
Открыл дверцу, достал початую бутылку «Столичной», немного набулькал в стакан…
Выпитое натощак спиртное белой молнией шарахнуло по мозгу, картинка перед глазами на какой-то миг сделалась неестественно яркой, но уже в следующее мгновение сердце наконец отпустило, и старик, словно незрячий, двинулся к себе в комнату.
— Мой дом… Суки какие, а? Почему? За что? — бессвязно шептал он, ненавидяще поглядывая в щель приоткрытой двери сыновьей комнатки, где на свернутых матрасах сидели вразвалочку коротко остриженные бандиты, бывшие в этом доме со вчерашнего вечера, — то ли для контроля, то ли для того, чтобы своим присутствием еще больше унизить несчастных стариков.
Меньше чем через минуту, заслышав причитания Сергея Ивановича, из комнаты медленно выплыл один из них: полный розовощекий блондин лет двадцати двух, с маленькими кабаньими глазками и неправдоподобно огромной золотой печаткой на безымянном пальце.
— Чо стонешь? — лениво спросил он и, заметив развернутую на столе газету, уселся на табуретку: — Ага, вот и объявка… «Продается трехкомнатная квартира улучшенной планировки в районе Спиртзавода, с телефоном…» — прочитал он. — Сколько, сколько Злой зарядил? Аж двадцать косарей? Ну, круто — никто не купит. Слышь, Антип! — позвал он напарника. — Объявка уже вышла. Знаешь, сколько Вася за эту хату хочет? Двадцать сто.
— Да чо ты, Прокоп, никто не купит, — донеслось из соседней комнаты категоричное. — Такую цену до кризиса надо было ставить. Народ теперь совсем нищий, ни у кого на жратву денег нету, не то чтобы хаты покупать… А те, у кого есть, только в центре хотят жить. Штук за шестнадцать с половиной — семнадцать, может, какой-нибудь чудак и нашелся бы.