— Патрон в патроннике заклинило, — оценив ситуацию, произнес Дима.
Продолжая удерживать руль левой рукой, Дембель полез правой в боковой карман куртки, протянул Ковалеву «ПМ».
— Держи.
Со стороны зеленой «копейки» вновь прозвучал выстрел, но и он не достиг цели. Высунувшись из открытого окна, Дима несколько раз стрельнул по светящимся точкам фар, и одна из них мгновенно погасла.
— Чуть-чуть не точно, — констатировал Корнилов, обгоняя междугородный «Икарус», — выше бы и правее.
— Машина трясется, «ствол» зафиксировать не могу, — отозвался Дима. — Да и руки от оружия уже отвыкли.
Илья выжимал из «девятки» все, на что она была способна. На перекрестке с грунтовкой едва не влепился в колхозный трактор, но, обойдя его на вираже, сумел-таки удержать руль. К счастью, преследователи отстали — во всяком случае дорога сзади оставалась чистой.
— Сейчас железнодорожный переезд, — не оборачиваясь к пассажиру, бросил Дембель, — главное, чтобы ничего не случилось.
— А что может случиться?
В этот момент машину сильно тряхнуло, и целлофановый сверток с баксами, свалившись с сиденья, рассыпался по полу. Митя хотел было нагнуться, чтобы подобрать деньги, но, заметив, с каким ожесточением взглянул на него Корнилов, решил повременить.
Железная дорога пересекала шоссе под прямым углом. Приземистая будочка стрелочника, красно-белый полосатый шлагбаум…
Беглецы не успели. Шлагбаум с алым зрачком опустился перед самым капотом, и со стороны станции Спиртзавод-Сортировочная накатил тяжелый грузовой состав. Грязно-мазутные нумерованные цистерны медленно проплывали за шлагбаумом.
— Ну, бля, попали! — выдохнул Дембель и сочно, по-русски, выругался.
Взглянул в зеркальце заднего вида — машина с единственной горящей фарой, катясь с невысокой горочки перед переездом, стремительно приближалась.
— Так, сваливаем! — приказал Илья.
— Как?
— Так. Чем быстрее, тем лучше. — Выйдя из салона, Дембель обежал «девятку» перед капотом и, рванув пассажирскую дверку, вцепился в Митю.
— Обожди, дай деньги собрать… — Ковалев судорожно запихивал разбросанные по полу доллары в карман камуфляжа.
— Идиот! Заработаешь как-нибудь! Если в живых останешься! — крикнул Корнилов.
Но Митя, словно не слыша друга, хватал серо-зеленые бумажки, рассовывая их по карманам.
А зеленая «копейка» уже подъезжала к переезду. Схватив Ковалева за шиворот, Илья взвалил его на себя и из последних сил побежал в сторону зарослей, темнеющих справа. Зацепившись за куст рукавом, Дембель потерял равновесие и, увлекаемый Митиным телом, свалился в придорожный кювет…
— Жив? — осторожно выглядывая из кювета, прошептал Илья.
— Да, — простонал Ковалев, лежа на спине. — А ты?
— «Ствол» давай.
Митя протянул оба «ствола» — заевший «парабеллум» и «ПМ». Схватив «Макаров», Дембель несколько раз выстрелил в сторону бандитской машины, уже стоявшей бампер в бампер к «девятке». Со стороны «копейки» прозвучали ответные выстрелы. Пассажирская дверка открылась, и из салона показался силуэт Антипа. Зафиксировав силуэт на мушке, Корнилов нажал на курок, но пистолет ответил лишь глухим клацаньем: кончились патроны.
— Твою мать, — прошептал Илья убито. — Митя, «парабеллум» давай.
— Заел «парабеллум».
— Все равно давай!
Видимо, бандиты поняли, что у беглецов кончились патроны. Сникерс, выйдя из-за руля, сразу же направился к «девятке», а Антип уселся за руль «копейки».
Илья судорожно дернул затвор «парабеллума» — тот не поддавался.
— Приплыли… — уныло проговорил Корнилов. — Етить твою мать!
И тут его осенило: лимонки!
Ведь Митя нашел под сиденьем «девятки» две гранаты. Это удача! Это спасение! Бандюки наверняка не знают, что он, Дембель, лучше и дальше всех в роте бросал гранаты — и не только учебные.
— Лимонки давай! — страшным шепотом приказал Илья.
Ковалев послушно протянул гранаты…
Два мощных взрыва слились в один, и тут же полыхнул третий — это сдетонировали канистры с бензином, лежавшие в багажнике «девятки». Всколыхнулась земля, горячая волна взрыва обожгла лица беглецов, на мгновение прижала к проталинам сухую прошлогоднюю траву.
Дембель осторожно поднял голову…
Обе машины пылали ярким пламенем. Огонь освещал пустынную трассу, багровые блики ложились на асфальт, будку стрелочника и бесконечную череду мазутных цистерн. В трещавшем костре силуэты обоих автомобилей словно таяли, растворяясь сахаром в чае. Крыши уже раскалились до неестественно яркого малинового цвета. Ветер трепал языки пламени, сдувал огонь в сторону. Несомненно, не спасся никто.
Илья жестко улыбнулся, повертел в руках бесполезный «парабеллум» и, взяв его за ствол, с неожиданным остервенением швырнул в сторону железнодорожной насыпи.
— «Парабеллум». Бундесвер. НАТО. Говно, — резюмировал он. — Ладно, Димка, придется тебя до города на руках тащить…
Глава 26
Зима миновала незаметно. С каждым солнечным днем на улице таяло, сияло, позванивало с крыш, и к концу марта набухли и выстрелили свежими побегами липкие почки. Отшумела Пасха, отзвенели колокола Петропавловского собора и Екатерининской церкви, отоспались и протрезвели после праздников граждане, и жизнь в городке плавно вкатилась в прежнюю колею — серые будни, ставшая привычной нищета, переполненные автобусные остановки по утрам, сдача стеклотары по понедельникам, жаркая банька в субботние вечера и дикие, пьяные загулы по выходным.
Будто бы ничего и не было: ни взрыва бандитского «скорпа» на трассе, ни перестрелки у «Метрополя», ни последовавших после этого ментовских репрессий, ни загадочного двойного убийства Сникерса и Антипа у железнодорожного переезда.
Впрочем, изменения и в жизни городка, и в жизни некоторых его обитателей все-таки произошли, и заметные.
Сергей Иванович и Елена Николаевна Корниловы благополучно переехали в свою спиртзаводскую квартиру. Был суд, и решение его прозвучало справедливо: сделку по обмену жилплощади считать недействительной, так как, во-первых, она была совершена насильственно, а во-вторых, в обменных документах не стояла подпись гр. И. С. Корнилова.
Против государственного нотариуса Цысик В. А. было возбуждено уголовное дело сразу по двум статьям: как оказалось, подобные сделки с имуществом она заверяла неоднократно.
Следственная бригада, прибывшая из Москвы, ввергла в трепет едва ли не все городское начальство. Продажные мусора из ГОВД, коррумпированные чиновники из мэрии и исполкома, руководители налоговой, мелкие сошки из прокуратуры весь март тряслись и садились, садились и плакали. Подполковник Гаврилов сдал дела еще в середине февраля — его без шума выперли на пенсию.
Не обошлось без курьезов.
Так, оказавшись на нарах, Владимир Лысенко, мелкая сошка из мэрии, известный в городе педераст, неожиданно нашел свое счастье в качестве внутрикамерной девочки общего пользования.
Рубоповцы и чекисты всерьез пошерстили местных бандитов — и злобинских, и шашелевских. Большая часть их была арестована, некоторые пустились в бега, но дальше Московской области убежать никому не удалось. Бандитов ловили, били и водворяли в следственные изоляторы. Как утверждали в городке сведущие люди, против некоторых готовились образцово-показательные процессы.
Где-то в середине марта в заброшенном колодце того самого поселка, куда родители Ильи Корнилова были насильно переселены людьми Злобина, обнаружили мертвое тело. Экспертиза установила, что смерть неизвестного наступила в результате закрытой черепно-мозговой травмы. Под действием воды и негашеной извести мертвец почти разложился, и опознать тело удалось лишь по массивной золотой печатке на безымянном пальце правой руки. Убитым оказался гр. Петр Прокопович, более известный в городке как Прокоп — один из людей покойного Злого.
И лишь один эпизод оставался нераскрытым. В тридцати четырех километрах от города, на перекрестке серпуховской трассы с железнодорожной веткой были обнаружены две искореженные взрывом автомашины: «ВАЗ-21093» темно-вишневого цвета и «ВАЗ-2101» зеленого цвета. Рядом с сожженными машинами валялись изувеченные трупы, в которых с огромным трудом опознали гр. Георгия Глинкина по кличке «Сникерс» и гр. Леонида Антипенко по кличке «Антип». Рядом с телом Глинкина валялся пистолет «ТТ» с отстрелянной обоймой. Оба погибших принадлежали к так называемой злобинской ОПГ. В багажнике сгоревшей «девятки» было найдено несколько сотен чудом сохранившихся стодолларовых купюр, сильно обугленных, — экспертиза, которая на всякий случай занялась находкой, установила их подлинность.