Шапку мне все-таки привели в полную непригодность. Одно «ухо» наискосок перерубили, да и вата везде торчит. Нужно попробовать с Сидельниковым договориться, чтобы перед каптером замолвил словечко, я ведь его вроде как прикрыл, добить не дал. А то у каптера на подобные просьбы, ответ один: — «Иди, рожай!!! Чтобы к утру по форме одет был!» Еще одна веселая шутка, добыть себе недостающий предмет экипировки. Кто терял, тот знает, какая это проблема, достать ремень, шинель, шапку. Правило одно — «Не красть у своих». Самые перспективные места сортир и столовая. В туалет вообще лучше без головного убора заходить. Сорвут сзади и деру дадут, не показывая своего лица, чтобы не опознал никто. Сразу и не поймешь, по делу кто пришел, или в засаде на «очке» сидит, жертву высматривает. В столовой другая специфика, там «наряд» раздевается и складывает вещи, обычно оставляя кого-нибудь их охранять, но и охрана отвлекается….
У меня однажды в «наряде» по столовой увели шинель. Пришлось срочно искать замену. Нашел. У двух поваров в закутке. Прибрал обе. Одну одел, а вторую закопал в ящике с песком у противопожарного стенда. Меня опознали, шинель отобрали, напинали, как следует и отпустили. После «наряда» я спокойно откопал, теперь уже свою шинельку и в ней служил дальше. Лычки только с погон спорол.
С шапкой, кстати, все получилось, каптерщик поворчал для проформы, но поменял ушанку на целую.
В Ферганской учебке сдружился я с двумя парнишками. Андреем Сергеевым из Томска и Борькой Введенским из Харькова. С Андрем все понятно, земляк, как-никак, а Борька был моим соседом по двухярусной кровати. Я внизу, он наверху обитал. На тренировках по рукопашке народ разбивался на пары. Вот мы с Борькой друг на друге приемы и отрабатывали. Сама тема дружбы очень тонкая, но тут ясно одно, совместные испытания и преодоление трудностей очень сближают людей, тем более, если доверяешь и понимаешь этого человека. Короче с Борькой мы крепко сдружились и держались почти все время вместе.
Вот сейчас, Боря прочитал письмо из дома и грустит.
— Неприятности?
— Ага! У отца проблемы. Он у меня архитектор, что-то там у него рухнуло. Написал, что посылку выслал, обещал через месяц приехать.
— Мне отец тоже написал, что посылку послал, но почему-то извещения нет, хотя письмо недели две, как получил. Пойдем на почту сходим.
— Пошли.
На почте бравые почтари, под лампой, не скрываясь, просвечивали письма и сортировали их по финансовой привлекательности. Вложили родичи в конверт рубль или нет. Все прекрасно видно, хоть письмо читай. Лампа «двухсотка», не хуже рентгена работает. Затем письма централизовано вскроют, деньги поделят, а на конверты штампик военной цензуры. Особо ушлые родители вкладывали в письма открытки, тогда купюры на просвет видно не было.
На почте меня, можно сказать, огорошили…
— Вы посылку уже получили. Вот квитанция, вот подпись, вот код подразделения.
— Это не моя подпись и код подразделения не мой!
— Кузнецов Игорь Николаевич — это Вы?
— Я
— Тогда идите в строевую часть и ищите своего полного тезку. С ним и разбирайтесь. Хотя постойте, Вам еще одна посылка. Получите, распишитесь.
Посылка была от бабушки. В ней, как я и просил, были две пачки с кусковым сахаром, две полоски белого войлока для стелек и сюрприз — маленькая баночка с соленым самодельным сливочным маслом.
Из войлока я буквально сразу вырезал стельки и воткнул их в сапоги. Эти стельки я проносил весь срок своей службы. При получении новой обуви, я аккуратно вытаскивал эти кусочки Родины и укладывал их на место. В последние полгода стельки почти развалились, но я пришил поверх них шинельное сукно, так и дохаживал, можно сказать, по родной земле. «Бзык» наверное, но мне было это очень важно.
Сахаром поделился со всеми. Сержанты на мою посылку не претендовали. Не было для них в ней ничего интересного, а у всех курков, желание «схомячить» чего-нибудь сладкого было на первом месте. Я даже для того, чтобы избавиться от этого тянущегося, как зубная боль желания съесть конфетку, придумал класть под язык, перед сном, маленький кусочек сахара. Неожиданно помогло! Такая помойка утром во рту образовалась, что о сладостях, просто, думать не мог.
Масло решил оставить себе. Соленое самодельное масло, это не еда, это лакомство и лекарство от депрессии. Спрятал я его в коридоре перед тумбочкой у входа, в плакате с текстом присяги. Плакаты были так капитально сделаны, что если оттянуть это сооружение от стенки, то баночка с маслом отлично держалась изнутри на его каркасе. Стоя ночью на дежурстве, периодически запускал за плакат ручонки и лакомился.