Неизвестно, повлияло ли поступившее в обход Демидова известие об обнаружении в алтайских рудах золота на отношение к нему императрицы. Но даже в худшем случае (если она решила, что Демидов это открытие от нее утаил), даровав ему милость, было неловко почти сразу ее лишать. Дело ограничилось тем, что Беэр получил дополнительное задание: обследовать руду еще и на присутствие в ней золота.
Руды на Змеиной горе Беэр добыл до четырех тысяч пудов. Улих, Юнгганс и Христиани разобрали ее по сортам. Среди прочего в породе обнаружились какие-то самородки. Первая их плавка, запущенная 26 февраля, дала из тридцати золотников исходного металла девять золотников чистого золота. Рапорт с отчетом о результатах работы, составленный Беэром два дня спустя, отправился в Кабинет в сопровождении ящичка с наидрагоценнейшим содержимым — первым алтайским золотом. Результаты были ошеломляюще великолепны. «Оказалось, — писал вскоре Беэр, — милостию Божиею и счастием ея императорскаго величества надежно впредь быть немалой руде квантитет разных сортов и выходу из них серебра и золота…»[720]
Приехав на Колывано-Воскресенский завод, Беэр демидовские плавки серебра здесь остановил. Возможно, опасался потерь по причине неотработанности технологии — хотел определиться в ней с помощью специалистов. Или уже готовился к отторжению от Демидова им обретенного? В феврале главный рудник, дававший серебряные руды, забрал в казенное управление. Забрал пока фактически, но после давших золото плавок уже не казалось фантастикой и юридическое его изъятие с принудительным расчетом с предшественником.
1 августа Беэр получил указ прибыть с серебром в Екатеринбург. Выставив на рудниках караулы и захватив с собой выплавленный драгоценный металл (серебра к тому времени удалось извлечь 26 пудов), он отправился на Урал[721].
Как удачно все начиналось! Открытие и опытная добыча Демидовым серебра в укор ему поставлены не были, напротив, он получил невиданную прежде льготу. Беэровской комиссии он не опасался, та решала вопросы, касавшиеся его только косвенно, — определялась с перспективой независимой казенной добычи. Обнаружение золота ситуацию осложнило. Учитывая, что прежние обязательства были даны императрицей до того, как стало о нем известно, решение можно было, не теряя лица, и переиграть. Сколько усилий и средств потребует строительство на Алтае казенного завода, было пока неизвестно. Возник соблазн взять уже построенное и налаженное — демидовское. Мы не утверждаем, что подобный план уже созрел, утверждаем, что Акинфий не мог не опасаться такого развития событий. Некоторые действия Беэра (запрет на эксплуатацию змеиногорских рудников) опасения подтверждали. Неопределенность с возможностью дальнейшей добычи серебра и, шире, с судьбой Колывано-Воскресенского завода (какой от него прок без рудников?), несомненно, весьма тяготила заводчика в последние месяцы его жизни.
Пройдет время, и императрица Елизавета Петровна в память о великом обогащении казны «от первого сребра, что недро ей земное открыло» ( М.В. Ломоносов) решит создать из него новую раку для мощей небесного покровителя Северной столицы великого князя Александра Невского. Деятельное участие в реализации этого затянувшегося на многие годы проекта приняли упоминавшиеся в этой истории барон Иван Антонович Черкасов и руководивший тогда Петербургским монетным двором советник Монетной канцелярии Иван Андреевич (урожденный Иоганн Вильгельм) Шлаттер — тот самый, который очень давно, еще в середине 1720-х годов, первым обнаружил следы серебра в алтайской руде. Рака предназначалась для Александро-Невской лавры и, созданная, длительное время там и находилась. Сейчас этот великолепный по художественным достоинствам, во многом уникальный образец русского декоративно-прикладного искусства и одновременно памятник выдающихся событий истории открытия и освоения рудных богатств России представлен в экспозиции Государственного Эрмитажа.
«Как прикинешь, — восклицал Павел Бажов, — что сделал этот человек за 43 года своей жизни на Урале без телефона, без машинистки, без почты и железных дорог!..» Как прикинешь, что сделал он на Алтае…
Семейные заботы последнего года
24 июля 1744 года был дан именной указ о «содержании» Акинфия Демидова в «протекции и защищении», 2 августа аналогичный по содержанию послан из Сената в Берг-коллегию[722]. Три дня спустя после первого, основного указа Елизавета Петровна отправилась в Киев, куда днем раньше уже выехали великий князь Петр Федорович и нареченная его невеста Екатерина Алексеевна со своей матерью[723]. Через два дня после второго указа императрица прибыла в Тулу.
721
Там же. с. 257. Он забрал серебро, выплавленное при нем. Пять слитков недоочищенного серебра весом более 38 кг, выделенного до при езда Беэра, позднее перечистили и передали наследникам (Там же. с. 260). Еще одно свидетельство того, что плавку серебра в вину Демидову не ста вили.