- Но ведь растешь!.. - уже жалела подругу сердобольная переводчица.
- Хм... Расту?!. Вон Борька, лейтенант без училища - и то на полторы сотни больше гребет. Что ж мне - взятки брать?
- Бери, - улыбнулась Клара Викторовна, впервые подумав, берут ли взятки в прокуратуре.
- После тебя, - отмахнулась Марьяна. - Свекровь, жеребячье племя, больше половины отбирает. Свекор пятнадцать тысяч, не считая пайка, приносит и все равно с меня и Лешки эта поповна за жратву и домработу вычитает. Кого-нибудь пригласишь, разговорами закармливай. Чаю - и то для гостей не выпросишь. Вчера Лешкина новая пассия прибыла. Я ее из читалки сама за руку привела. Наврала, мол, Алешка зовет. Так даже накормить нечем было. Представляешь, такая, новый тип. Одета - не то, что мы с тобой расфуфыр! а так, скромно, ничего лишнего. В общем, не простой орешек. Скромняга. Алешка ее закадрил на Новый год у Крапивникова.
- Та ягода?..
- Эта... - рассердилась Марьяна. - Я тоже, по-твоему, того поля?..
Когда-то они обе прошли через крапивниковский дом, причем Марьяна ненадолго там зацепилась.
- Прости, - сказала переводчица. - Я не хотела... Честное слово, я даже забыла...
- Я тоже, - усмехнулась Марьяна. - Так вот, она не такая. С ней Жорочка даже расписался. Только - увы и ах - загс - не психолечебница и Жорочку не вылечил. И через месяца три или четыре показал ей наш красавчик от ворот на запад...
- Бедная, - искренне вздохнула Клара Викторовна и чокнулась с подругой.
- И тут мой ненаглядный и разлетелся. Понимаешь, не простой обычный подзаход, а высокое чувство, философские антимонии. Думаю, по кабакам ее начал таскать. Гонорары какие-то куцые стали.
- Жена всегда узнает последней, - вставила не к месту переводчица, но умолчала, что встретила доцента час назад у этого ресторана.
- Какая жена! - отмахнулась прокурорша. - Дура - последней.
Она взяла у Клары Викторовны вторую сигарету.
- К вам можно подсадить этих двух товарищей? - склонился над ними официант, кивая на двух мужчин, стоявших в дверях зала. Со времени прихода подруг в ресторан, зал как будто сузился. Все столики были заняты.
- Нельзя. Мы мужей ждем, - не поворачивая лица, буркнула Марьяна. Служите жантильней, - выпустила дымок, и молодой официант, что-то бурча под нос, отошел пожимая плечами.
- Стажироваться - стажируйся, а хамить нечего, - довольно громко сказала Сеничкина.
- Здесь? - удивленно вскинула близорукие глаза подруга.
- А не все ли равно, где учиться тарелок не бить? Рохля - та последней узнает, - вернулась к прерванному разговору. - А не хочешь в соломенных вдовах бегать, стой на стрёме. Ах, чёрт меня потащил на юридический. Пошла бы на философский, может, уже докторскую писала б.
- Ты?
- А кто? Думаешь, они, филозофы, особенные? Типичные олухи. Павлины. "Я - философ, я - элита", распустят хвосты и пойдут цитатами махать. Все на один пошиб. Только что у моего морда симпатичная и язык подвешен, а соображения на тридцать пять и пять. Ниже нормального. Зато амбиции мамочки! Этот - не понял, тот - не вскрыл, третий - исказил. Мальтус (он с Мальтуса начал)... "английский мракобес выступил со своей человеконенавистнической теорией на рубеже ХVIII и XIX веков. Его основная работа "Опыт о законе народонаселения" появилась..." и так далее. Вчера над благоверным издевался Борька, сегодня я потихонечку позволяю. Но дома ни-ни. Стой по струнке, отражай на лице эмоции. Короче, работай зеркало. "Ах, замечательно! Ну конечно, куда этим перечницам Юдину и Константинову?! Из них же песок сыпется. А ты, Алешка, наша молодая надежда..." И знаешь, что самое уморительное? Не я одна надрываюсь. Все вокруг. Вся кафедра от Алешки без ума. Даже Жорка Крапивников в журнале печатает. Но с Жорки станется. Ничего для него святого. По-моему, за спиной над Алешкой хохочет. А у того юмора на старую копейку.
- Этого еще не хватало! - вздрогнула Марьяна, потому что в приглушенном и уже привычном жужжании ресторанного зала вдруг раздался барабанный грохот, на затемненной прежде эстраде зажегся свет, и пианист со взбитым коком отчаянно залабал мелодию "Я иду не по нашей земле", которую через минуту, поднеся ко рту микрофон, стала рассусоливать низким и надтреснутым голосом пожилая женщина в длинном переламывающемся на полу платье. - Не поговоришь. Поехали к тебе или плясать хочешь? - спросила Марьяна.
- Что ты? У меня нога, кажется, распухла. Да, точно распухать начинает, - усмехнулась переводчица, высовывая из-под стола ногу, которую юбка прикрывала почти по щиколотку.
И тут же с шамкающим: "Разрешите пригласить!" - склонился над переводчицей невысокий лысый субъект с усталым морщинистым пьяным лицом.
- Брысь! - злобно зашипела Марьяна.
- Простите, я не вас... - оторопело отодвинулся любитель танцев.
Это был Гришка Новосельнов. Он уже третий час сидел в углу зала в компании абрикосочника Игната Трофимовича и еще одного деятеля, в данном случае квартирного маклера. Они нарочно выбрали неприметный ресторан, потому что Игнат не уважал такие глупости. Да и в хороший Игнату в бурках войти было неудобно, а в ботинках у него ноги после лагеря мерзли.
Деловая часть встречи была закончена. Все вспрыснуто и обговорено, и теперь Гришка был как на крыльях и ерзал в кресле. Хотелось чем-нибудь необычным отметить демобилизацию и будущую квартирную удачу. Из двух сидевших неподалеку женщин ему куда больше нравилась пухлогубая Марьяна, но даже в большой пьяни Гришка оставался реалистом. Поэтому при первых звуках танго он, рассчитывая на верняк, подскочил не к красавице, а к ее подслеповатой подруге. И вот теперь обиженно терся у стола. Отчаливать было обидно.
- У меня нога подвернулась, - неуверенно пискнула переводчица. Ей было неловко так вот ни за что, ни про что оскорбить пусть пьяного, но ничем не провинившегося перед ней человека.
- Иди, иди, пока трамваи ходят, - пустила в Гришку дымком Марьяна. - Я сказала - иди! - повторила зло и резко.
- Что, нервная?
- Иди, в другой раз не отпущу, - брызнула в него брезгливым смехом. А, хёзнул? Вижу, что привлекался.
- Че-го?! - пьяно раззявил рот Новосельнов. Он вовсе не пугался Марьяны, ему было любопытно. - Слушай, не строй из себя лягашку, - сказал уверенный, что эта красивая фря - неудавшаяся актерка.
- Интересно. А ну, садись, - Марьяна отодвинула справа от себя стул. Садись, садись. Гришка сел без особого удовольствия.
- Ну, так вот, слушай. Если две симпатичные бабы пришли в такой зачуханный ресторан, значит у них дело. Так же, как у тебя и тех мордатых, - она кивнула в сторону Гришкиного столика. - А ты головой не верти, а слушай, что скажу. Пока не сидишь, гуляй тихо. А с теми, - она опять кивнула в сторону абрикосочника и маклера, - лучше вовсе не гуляй. Угробят и передачи не принесут.
- Ты что, гадать подрядилась? - неуверенно хихикнул Новосельнов.
- Отгадывать.
Ей стало вдруг жаль лысого незадачливого мужика и одновременно скучно, и она поняла всю бессмысленность пустой перебранки.
- Идите, мужчина, - сказала безразлично и устало. - Желаю не скоро загреметь.
Гришка тяжело поднялся и, стирая с круглого голого лица глупую ухмылку, побрел к своему столику.
- Зачем ты? - спросила Клара Викторовна.
- Нервы, - отмахнулась Марьяна. Снова ударили тарелки и залабал пианист.
- За день на таких насмотришься. Уйду в аспирантуру. Пусть шестьсот восемьдесят. Буду какой-нибудь древней мурой заниматься. Римскими сервитутами. Какая разница? Я всегда любила учиться. Вчера эта девчонка была у нас, - не жнет, не сеет, никому сроков не паяет. Сидит себе английского классика почитывает. А всякую идейность - для нее мой влюбленный антропос сочиняет. Ему - не привыкать. Он эту муру целый день студиозам мурлычет, а вечером еще для журналов перекатывает. Ох, устала я, Кларка... Жуть.
- Ты? - удивилась Шустова.
- Я. Я самая. Вертись, крутись, поворачивайся. Вечно начеку. Думала, за Лешку выскочу, отдохну. Наоборот вышло. Чуть что - выдумывай новенькое. Сочиняй, как Шехерезада, - нехорошо усмехнулась она, вспомнив, как вчера в передней прилипала к мужу.