Лоуренс Аравийский был еще одним персонажем под маской, и потому царственным. Чувства, которые он вдохновлял, иногда вызывали в Лоуренсе тот же конвульсивный смех.
Может быть, он смирился легче бы с присутствием этого огромного и невыносимого двойника, если бы тот не пробуждал к жизни обвинителя более тонкого, известного только Лоуренсу, к которому он мог апеллировать: Лоуренса Аравийского образцового. Лоуренс говорил о персонаже своей легенды, что это был не тот тип человека, которым он хотел бы стать; да, этот персонаж был лишь нелепым наброском другого, который очень отличался от того, каким Лоуренс представлял себя; того, кто был достоин в его собственных глазах всех тех восторгов, которые окружали Лоуренса Аравийского. Его легенда влекла его стать настоящим героем, воплотить его так, как в своей книге он пытался поселить его в области духа. Чувство, которое он вызывал с тем большим [пробел], чем больше его выставляли напоказ, было чувством соперничества.
И это соперничество, становилось еще более яростным, когда его неудовлетворенность внутренней жизнью отрицала для него действие. Восстание на Евфрате не прекращало расширяться: поднялась вся Месопотамия.[644] Горькие колосья из брошенного им зерна, разве они избегали вселенской абсурдности? Не могло быть абсурдным для человека, который глубже всего в себе сознавал свое рабство, стараться использовать свой прорыв в историю как средство для достижения свободы народа.
Ситуация с арабскими националистами в Багдаде очень отличалась от той, что была в Дамаске. Англия несла крупные расходы в Леванте со времен поражения турецкой армии; там, где Франция только начинала платить, Великобритания уже потратила шестьдесят миллионов фунтов. Арабский национализм поддерживали во Франции лишь экстремисты, слишком слабые, под предводительством Мильерана; в Англии за ними была симпатия большинства тех, кто интересовался Востоком, множества специалистов, многих министров. В глазах французов Фейсал был врагом и, возможно, агентом Англии; в глазах англичан он был другом. Все члены Арабского клуба были против Франции, но умеренные стояли за Англию. Великобритания могла осуществить опыт арабского королевства таким же образом, как могла осуществить опыт лейбористского правительства: противники подобного опыта опасались бы неопытности тех, кому он был бы доверен, но не их измены. И в этот момент, когда экономический кризис в Англии стал острым, в Лондоне узнали, что оккупация Месопотамии — бедствие с финансовой точки зрения. Либеральная политика все еще находила в Кабинете и даже в Министерстве по делам Индии стойких защитников. Наконец, силы, которые противостояли созданию арабского правительства — и сам лорд Керзон — были именно теми силами, которые ни в коем случае не соглашались с выводом войск из Месопотамии.
С 22 [июля 1920 года] Лоуренс занял позицию в «Таймс»[645].
Глава XXХII[646].
«Во время дебатов на этой неделе в Палате общин по Среднему Востоку ветеран Палаты выразил удивление, что арабы Месопотамии подняли оружие против нас, несмотря на наш мандат, внушенный благими намерениями. Его удивление отзывается эхом то здесь, то там в прессе, и мне кажется, что оно основано на неправильном понятии о новой Азии и об истории последних пяти лет, поэтому я хотел бы вторгнуться на страницы вашей газеты и дать ситуации свое толкование.
Арабы восстали против турок во время войны не потому, что турецкое правительство было таким уж плохим, но потому, что они хотели независимости. Они рисковали своими жизнями в бою не для того, чтобы переменить хозяев, стать британскими подданными или французскими гражданами, но для того, чтобы завоевать собственную свободу.
Годятся они для независимости или нет, это остается испытать. Достоинства — не критерий для свободы. Болгары, афганцы и таитяне располагают ею. Свободой наслаждается тот, кто для нее достаточно хорошо вооружен, или достаточно мятежен, или населяет столь тернистую местность, что его сосед извлечет из оккупации больше расходов, чем выгоды. Правительство Фейсала в Сирии пробыло полностью независимым два года, сохраняло общественную безопасность и общественные службы на ее территории.
У Месопотамии было меньше возможности испытать свое оружие. Она никогда не воевала с турками и лишь формально воевала против нас. Соответственно, нам пришлось назначить там администрацию военного времени. У нас не было выбора; но это было два года назад, а мы еще не перешли к мирному времени. Действительно, нет ни следа изменений. «Крупные подкрепления», согласно официальным сообщениям, теперь посылаются туда, и численность нашего гарнизона составит в следующем месяце шестизначную цифру. Кривая расходов пойдет вверх до 50 миллионов фунтов на этот финансовый год, и все же от нас потребуются еще большие усилия, так как желание независимости в Месопотамии растет.
644
Внезапно мы оказываемся в июне-июле 1920 года. Этот абзац можно соединить с окончанием главы ХХХ.
645
Это была пятая политическая статья Т. Э. Лоуренса, «О Месопотамии», важная, потому что открыла знаменательную серию статей, которая продолжалась до октября 1920 года. Эта серия статей оказала глубокое влияние на общественное мнение и внесла, несомненно, немалый вклад в желание Уинстона Черчилля обратиться, после того, как сам он принял ответственность за Средний Восток, к тому, кто выступал единственным подлинным специалистом по этому региону.
646
Мальро продолжает запутывать читателя. Можно считать, что эта глава лучше бы встала на место, если бы она была ближе к главам XXIX и XXX, возможно, даже включена в них. Воспроизведенные пространные политические статьи Т. Э. Лоуренса, тогда бы, наконец, прояснили события.