«Что за диковинная книга это будет!» — писал он, когда начинал сокращать. Позже: «Я решил вчера в церкви (на параде), что я не должен ничего публиковать. Сегодня я чувствую, что склоняюсь к тому, чтобы опубликовать. Неврастеник ли я, или просто слабовольный?»[821] Еще позже, от недели к неделе: «С рисунками в руках я чувствую себя все меньше и меньше настроенным публиковать книгу, и почти решил вовсе ничего не публиковать…» «…Между нуждой в деньгах и желанием быть забытым…» «Я хотел бы, чтобы эта сволочная книга никогда не была написана!», наконец, в ноябре: «Твердо решил ничего не публиковать из «Семи столпов»; в это же время второй я, обескураженный нехваткой времени, сбивающей с ритма, продолжает корректировать ваше сокращение, с величайшими трудностями[822]…»
В письме, на которое Лоуренс собирался ответить[823], Шоу написал: «Это великая книга».
В тот же день[824] «Дэйли Экспресс» напечатал на первой странице:
Лоуренс Аравийский «в поисках покоя»
ищет случая написать книгу
«Никто не подозревал, что рядовой Росс был некогда человеком, знаменитым во всем мире, который объединил варварские арабские племена, создал два королевства на Востоке и стал единственным белым человеком, которого когда-либо сделали принцем Мекки… Иногда на вечерах он рассказывал удивительные истории о Востоке, о диких племенах, о захватывающих битвах, испытаниях и чудесных походах через пески пустыни…»[825]
Статья продолжалась. Назавтра вышла другая статья. Другие газеты подхватили тему. «Разоблачение» Лоуренса стало сенсационным фактом.
Мог ли позволить штаб авиации не принимать его во внимание, как сделал он это, приказав коменданту лагеря продолжать обучение Росса? Лоуренс считал свое зачисление своим частным делом. В монастыре, если бы он нашел свое убежище там, не потерпели бы журналистских преследований; почему это должны были терпеть в эскадрилье? Некоторые офицеры в Фарнборо теперь опасались, что он записался лишь затем, чтобы следить за ними; другим казалось ужасным командовать тем, кто мог бы критиковать их командование перед самым высоким начальством авиации (они не знали, что он считал вопросом чести ничего подобного не делать). Лоуренс считал, что офицеры существуют для того, чтобы командовать рядовыми, такими, как Росс. Росс был дисциплинированным рядовым; но они знали, как и он, кем он был когда-то.
Опасность, исходящая от статей, не укрылась от него, но он ошибался в ее природе. Мотивы его зачисления носили моральный характер, и в Англии уважают подобные мотивы. Но о них было известно лишь нескольким людям. Что знали о нем остальные? Его легенду. Она продолжала жить своей собственной жизнью. Склонность к тайне слишком глубока у толпы, чтобы исчезнуть даже перед тайной героизма, а Лоуренс Аравийский, чем больше война удаляла его от прошлого, тем больше становился героем не столько Аравии, сколько Интеллидженс Сервис. Человеком, которому всегда приходится быть не тем, чем он кажется, носить маску: и его присутствие рядовым в королевской авиации вовсе не освобождало его от этой таинственной роли, оно ее подтверждало. В этом присутствии видели не уход от мира, о котором никто и не подозревал, но «последнее воплощение Лоуренса»[826]. Умные же офицеры не думали, что Лоуренс был приставлен следить за ними; но не был ли он приставлен следить за одним из них? Что он, по логике, должен был делать в Фарнборо, если не заниматься контрразведкой? Авиация — привилегированный род войск для всякого шпиона…
825
Парафраз нескольких строчек из статьи в «Дэйли Экспресс» (The Letters of T. E. Lawrence, стр.338).
826
Явная отсылка к роману «Блеск и нищета куртизанок» Оноре де Бальзака, где «последним воплощением Вотрена» становится его должность в полиции. (Примечание переводчика).