«Я собираюсь, когда заберу свою одежду из заклада, ужинать в Генштабе с Алленби и персоналом штаба. Пугающе торжественно!»[835]
Его спрашивали, чего он хочет. Он отвечал: «Быть смотрителем маяка»,[836] но думал лишь о том, чтобы вернуться в ВВС. Поскольку это было невозможно прямым путем, он попытался пойти кружным. Некоторые друзья с его «пугающе торжественных» ужинов еще раз помогли ему.
Через два месяца после ухода из Фарнборо он завербовался в танковый корпус[837] под именем Т. Э. Шоу.
Глава XXXVIII.
Он обнаружил там ВВС без самолетов. Говорили, что этот «новичок», слишком старый и слишком легкий в весе, чтобы быть нормальным новобранцем, был во время войны майором разведки; но он так отличался от офицеров, вернувшихся в армию рядовыми, что его товарищи оставались заинтригованными. «Расскажите коротко о ваших первых впечатлениях от лагеря» — задали ему тему вступительного сочинения. «Мы прибыли сюда, когда уже стемнело, — написал Шоу, — и у меня не было времени, чтобы осмотреться».[838] Скоро ему предстояло знакомство с казармами, более современными, чем в авиации, среди песчаных земель Дорсета, усаженных рядами сосен и дубов, зарослями рододендронов, которые уже зацветали. «Через несколько недель, — думал он, — этого хватит, чтобы сделать меня довольным…»[839] На этот раз мотоцикл прибыл вместе с ним [история мотоциклов, подаренных ему[840]], и вызвал еще больше восхищения, чем в ВВС.
Новое имя, новый возраст: никакой предшествующей службы. Ему пришлось снова проходить обучение.[841] Но рядовые танковых частей не исполняли наряды на работы, и он не нашел таких изнурительных работ, как в Эксбридже. В Бовингтоне офицеры не были отдаленными, призрачными вышестоящими лицами, а были офицерами; это были уже не ВВС, это была армия.
Танки привлекали его, но их роль в жизни казармы была ничтожна. Лоуренс выбрал танковый корпус из-за страсти к механике, из-за романтизма, возвращаясь к своим подростковым мечтам о боевых машинах Средних веков, когда испытывал удовольствие, водя бронемашины по пустыне, и уверенность, что танки отныне — решающий после авиации род войск в войне. Он ждал, что снова найдет здесь технические беседы, корпоративный дух и смутное сознание участия в приключении — на сей раз строго военном — которые он знал в королевской авиации. Но танковый корпус в действительности не был корпусом: он не был «еще одной авиацией», но был чередой экипажей.
Лоуренс оказался лишенным того, что поддерживало его в худшие часы в Эксбридже и Фарнборо.[842] Зная о слабостях арабов, он всю войну видел себя внутри мифа о восстании; и, зная о слабостях летчиков, он не избегал мифа об авиации. Каждый погибший летчик своей кровью свидетельствовал о человеческом достоинстве, ибо ничто в королевской авиации не оценивалось в деньгах. И самый незаметный из механиков принадлежал к этой эпопее, лишь наполовину отваживаясь осознавать это, но их братство показывало, что все же осознавал.
В Бовингтоне Лоуренс впервые оказался перед людьми, которые были сами собой — и ничем иным. Те, кого он встречал до сих пор, были связаны с неким действием, ценность которого признавали — будь то потому, что их в этом убедили, как в Каркемише, где работники приветствовали свои находки залпами и торжествами — или потому, что они его выбрали. «Каждый из тех, что находится здесь, завербовался, потому что был в отчаянном положении, и никто не говорит ни об армии, ни о продвижении по службе, ни о профессиях и достижениях. Мы все здесь, по большому счету, вынужденно, и в ответ считаем друг друга подтверждением несостоятельности мира. Всякие претензии не то что смехотворны, они почти невозможны. Мы — дно общества, мы — те, кто не приспособился к жизненной конкуренции: и каждый из нас ставит других так же низко, как и самого себя».[843]
Он вспоминал сонный лепет во время своих ночей в Фарнборо; тогда он уже писал: «Мне страшны (физически страшны) другие люди: их животный дух кажется мне самой ужасной компанией, которая может преследовать человека: и я ненавижу их шум. И все же я человек, не отличающийся от них; определенно, не лучший, чем они. Что же наделяет меня такой проклятой чувствительностью, что я готов завыть, и все равно просил бы об еще больших муках? Я не покину завтра ВВС, какую бы работу мне ни предложили…»[844] Но люди в Фарнборо снова становились людьми.
836
Упоминания о должности смотрителя маяка есть в письме Лоуренса леди Скотт от 16 февраля 1923 года (The Letters of T. E. Lawrence, стр.401) и в письме Д. Дж. Хогарту от 13 июня 1923 года (The Letters of T. E. Lawrence, стр.425).
837
12 марта 1923 года. Он оставался там до 25 июля 1925 года, когда его снова перевели в ВВС.
840
Замечание автора. С 1922 по 1935 годы у Лоуренса были восемь мотоциклов Brough Superior (называвшимися в рекламе «роллс-ройс» среди мотоциклов»), первого из них он называл «Боанергес» («Сын грома», прозвище апостолов Иоанна и Иакова), дальнейшие были, как английские короли и как глава фирмы Brough, Георгами — от «Георга I» до «Георга VII», на котором Лоуренс разбился. Будущий «Георг VIII» в это время был в сборке, но так и не был доставлен. Приобретение «Георга VI» оплатил Джордж Бернард Шоу. (Примечание переводчика).
842
Варианты автора: Опыт, который его завораживал, когда он готовил свое зачисление, начался. / Два
843
Письмо от 27 марта 1923 года Лайонелу Кертису, The Letters of T. E. Lawrence, стр.413. Те же мысли, почти в тех же словах, снова появляются в письме Лоуренса «высокому чиновнику Министерства авиации» от 28 марта 1923 года, The Letters of T. E. Lawrence, стр.404–406 и в письме от 1 апреля 1923 года Д. Дж. Хогарту, The Letters of T. E. Lawrence, стр.406–407.
844
Письмо от 12 ноября 1922 года Э. Гарнетту, The Letters of T. E. Lawrence, стр.379; см. также другое письмо Гарнетту, от 12 апреля 1923 года, The Letters of T. E. Lawrence, стр.409.