Министерство авиации предлагало мне работу: быть офицером и написать их историю. Это утонченная жестокость: ведь мое стремление быть в ВВС — тоска по дому, которая снедает меня, едва я случайно увижу их название в газетах или форму летчика на улице: и проводить с ними годы в качестве офицера или историка, зная, что я отгораживаюсь от того, чтобы когда-либо стать одним из них, было бы нестерпимо. Здесь, в танковых войсках, я могу, по крайней мере, лелеять надежду, что сумею когда-нибудь оправдать мое возвращение. Пожалуйста, поймите (всякий здесь подтвердит это), что начальники батальона полностью довольны мною. Ничто в моем характере или поведении не делает меня каким-либо образом непригодным в рядах войск: и я более выносливый и крепкий, чем большинство людей.
Итак, мне стыдно тревожить вас всей этой чепухой: но дело это для меня жизненно важно: и, если вы сможете помочь его выправить, польза для меня намного перевесит в моих глазах любые неудобства, которым вы подвергнете себя!
Я думаю, на последнем предложении лучше будет остановиться.
Глава XL.
Он проделал путь[896] на военном корабле «Дербишир». «Путь отсюда был достаточно энергичным… Ваш бесчестный отдел установил правило, чтобы три летчика были втиснуты в пространство, предоставляемое двум морякам. Разумеется, с великодушным намерением, чтобы нам было тепло и комфортно. Но на Красном море и в Персидском заливе каждого уже тошнило от запаха его соседа…»[897]
По приезде рядовые были направлены на сборный пункт Драй-роуд, в пустыне Синд, в пятнадцати километрах от Карачи. Лагерь более чем уединенный: «Нет деревьев, песок и пустыня, и просторные склады, полные летчиков»[898]. За ним, в каменистой пустыне, сменившей земли Дорсета — кактусы на равнине и тамаринды в долине, сменившие сосны и рододендроны. Но Лоуренс не собирался покидать пределов лагеря, пока длилось его пребывание в Индии.[899] Чтобы не встречаться со своей легендой, чтобы не подкреплять ее, потому что дисциплина, которую он навязывал себе, разрушала ту, что была навязана ему? Ветер с песком и пылью, жара, не такая удушливая, как в Аравии, свинцовое небо из-за близости моря; нет дорог, поэтому нет и мотоцикла.
В день приезда его сосед по кровати, к которому он обратился, чтобы попросить ластик (он безмятежно писал среди гвалта казармы), был поражен, когда тот с иронией добавил: «Спасибо. Я не очень часто буду просить его. Я стараюсь быть точным на письме, как и в словах»[900]. Неспешный, низкий голос культурного человека, несмотря на легкий простонародный акцент… Шоу был сначала «на побегушках», «но я не бегаю, я лишь хожу вперевалку, как утка в голубой форме»[901], потом его вызвали в бюро.
«Писать умеете?» — «Складно…»[902] Офицеры, удивляясь, разглядывали служебные записки: до сих пор запутанные и официальные, они становились точными и юмористическими. Через пятнадцать дней они узнали, кто такой этот Шоу.
Его товарищи уже это знали. Вместе с войсками «Дербишир» привез курьера, и английские газеты в нескольких колонках объявляли об отъезде Лоуренса в Индию; когда Шоу спрашивал ластик, другой его сосед по кровати в это время разглядывал его портрет. Но Шоу теперь знал, что его желание забыть о полковнике Лоуренсе было достаточно сильным, чтобы он мог внушить его всем, кто его окружал. Он нашел себе кровать в углу, как в Эксбридже или Бовингтоне, сделал там электрическую лампу, которую мог прикрепить в любом положении, подставки для книг, систему, чтобы можно было нагревать воду для ванны сварочной лампой, и обеспечил казарму канцелярскими кнопками. Первый же товарищ, уехавший в Карачи, получил задание привезти граммофон и пластинки. Приглашений в столовую и мотоцикла на Драй-роуд не хватало; но посылкам, направляемым курьеру Шоу его почитателями, дивилась вся казарма. Он возвращал пакеты тем, кто их направлял, за исключением книг; они всегда были в распоряжении любого, кто бы ни попросил. Справедливость и индивидуальная свобода становились навязчивой идеей в лагере, как во всех местах, откуда, казалось бы, они изгнаны. Рядовые в казарме скопировали его лампу; один офицер запретил эти лампы, потому что они были присоединены к источнику питания лагеря; при следующей инспекции лампы были снова на местах — подсоединенные к электрическому аккумулятору, который Шоу установил под кроватью.[903] Но тот же офицер видел, как рядовые, которые никогда не читали ничего, помимо полицейских романов, ходят с «Историей войны» Черчилля в руках; и Бетховен завладел казармой. В выходные дни летчиков, которые не любили музыки, разве что в кино, Шоу заводил свой граммофон; и (так же, как его компаньоны в Бовингтоне) те, кто оставался с ним, слушая хорошую музыку, в итоге начинали ее понимать. И Шоу жил так, как живет глубоко верующий: рядом с ним все люди были равны.
895
Письмо от 19 мая 1925 года Джону Бьюкену, The Letters of T. E. Lawrence, стр.475.
Здесь рукопись обрывается, сохранились лишь некоторые заметки. Вот краткое изложение событий, происходящих между окончанием XXXIX и началом XL главы. Угроза самоубийством возымела действие, и ее приняли всерьез. Эдвард Гарнетт, который получил письмо от Лоуренса в том же духе, объединил свои усилия с усилиями Бьюкена, поднял на ноги Бернарда Шоу, который встретился с премьер-министром Болдуином, и последний вмешался. Т. Э. Лоуренс был перемещен 25 июля 1925 года в ВВС и послан в летное училище в Крэнвелле, где оставался до октября 1926 года. В течение этих пятнадцати месяцев он занимался в канцелярии функциями, напоминающими то, чем он занимался в Бовингтоне… но на этот раз под сенью ВВС. Он продолжал отслеживать издание «Семи столпов мудрости» по подписке, особое внимание уделяя вкладкам и колористике. Книга вышла в октябре 1925 года. Он также готовил «Восстание в пустыне», сокращение «Семи столпов», которое должно было выйти в 1927 году. Он покинул Крэнвелл в конце октября 1926 года, провел месяц в отпуске и 7 декабря 1926 года высадился в Индии. (Там снова начинается повествование, в начале главы XL).
Варианты и наброски автора: Его эскадрилья была направлена в Индию. Это имело для него мало значения. Он предпочитал Англию любому другому месту. Он не желал вновь встречаться с исламом. Но издание «Семи столпов» началось; было объявлено о публикации «Восстания в пустыне»; было объявлено о книге Лоуэлла Томаса; и издатель Кейп побуждал Роберта Грейвса, который встречался с Лоуренсом в Оксфорде и сдружился с ним, написать его биографию. До него должны были долетать яркие искры легенды. Достаточно было нескольких статей, чтобы Лоуренсу пришлось покинуть королевскую авиацию. В Индии не было журналистов. / Но ему надо было закончить с «Восстанием в пустыне»; если о его публикации уже было объявлено, то единственным текстом, которым располагал издатель, было сокращение Гарнетта. А оно больше не удовлетворяло Лоуренса. Он был признателен Гарнетту за то, что он его сделал, но теперь не хотел, чтобы «Восстание» было сокращением «Семи столпов»; он хотел, чтобы оно было рассказом об арабском восстании. Труд его друга был литературным; Гарнетт пытался сохранить все, что могло быть сохранено, и ускорить ход торопливого повествования, не искажая ни перспективу, ни связь с самим Лоуренсом. Сцена в госпитале для него была так же необходима, как вступление в Дамаск. Лоуренс собирался исключить все, что относилось к его персоне, уменьшить ее до роли советника и воодушевителя. «Я выбросил все высокие эмоции: предисловие, казнь в долине, смерть моего верблюда во время атаки, сцену в Дераа, худшее из зимней войны, смерть Фарраджа, госпиталь». Он выбросил из своих мемуаров не высокие эмоции, а себя самого. За три дня. Скрупулезная работа Гарнетта, интерес, который он проявлял долгими месяцами, беспокойство, которое так часто воодушевляло его «дублированную» книгу, граничили с грубой популяризацией: ему пришлось не сокращать текст о вооруженном восстании, а тщательно его изолировать: кроме своего рассказа о восстании, он мог без труда выбросить все. / Как прежде действия на службе арабов, искусства не хватало, чтобы изменить ответ на навязчивые вопросы, которые ставил Лоуренс перед собой, о смысле жизни. / Чувство зависимости — социальной и метафизической. / Искусство — фундаментальная тайна. / Абсурд = отказ от тайны.
897
См. письмо от 2 февраля 1927 года Эдварду Маршу, The Letters of T. E. Lawrence, стр.505.
898
См. письмо от 11 января 1927 года С. Л. Ньюкомбу, The Letters of T. E. Lawrence, стр.504.
899
См. T. E. Lawrence by his Friends, У. М. М. Харли, стр.406, и письмо от 14 июля 1927 года Э. М. Форстеру, The Letters of T. E. Lawrence, стр.531.
901
См. письмо от 11 января 1927 года С. Л. Ньюкомбу, The Letters of T. E. Lawrence, стр.504.
902
См. письмо от 11 января 1927 года С. Л. Ньюкомбу, The Letters of T. E. Lawrence, стр.504, и T. E. Lawrence by his Friends, У. М. М. Харли, стр.404.
903
По словам Вивиана Ричардса (см. Portrait of T. E. Lawrence, стр.137), это был не настоящий аккумулятор, а искусно сделанный муляж, при этом лампы по-прежнему были подключены к основному источнику питания. (Примечание переводчика).