Тогда верховный комиссар ответил и обратился к великому шерифу[180], упомянув об условиях, поставленных в первом письме, своему правительству, оно приняло их со следующими оговорками: побережье Леванта, от Мерсина до Сен-Жан-д’Акра, которое не могло считаться чисто арабским, было исключено из предполагаемого разграничения — арабы считали, что Англия и их советники будут английскими — «специальные административные соглашения» следовало заключить по поводу вилайетов Багдад и Басра. Достигнув соглашения по этим пунктам, в регионах, где Великобритания была свободна действовать, но не во вред интересам ее союзника — Франции, она «была готова признать и поддержать независимость арабов всех регионов в границах, предлагаемых шерифом Мекки».
Это было первое соглашение, одновременно точное и формальное, с Великобританией. Оно признавало, как минимум, авторитет будущих арабских государств в Дамаске, Хомсе, Хаме, Алеппо, Палестине и Аравии до Мекки. Это на него великий шериф, если бы не мог добиться большего, собирался опереться, чтобы вовлечь арабов в войну на стороне союзных сил.
5 ноября он согласился с исключением прибрежных турецких регионов (Мерсина и Адана); напротив, он настаивал, что прибрежная Сирия была всецело арабской, и к тому же отказывался от исключения Александретты. Он допускал английскую оккупацию Багдада и Басры после войны на том условии, что эта оккупация будет временной.
Мак-Магон ответил 13 декабря, приняв отказ Хусейна от вилайета Адана, теперь его отказ включить прибрежную Сирию в свободное арабское государство основывался не на том, что она не была арабской, но на том, что здесь были задействованы французские интересы. Он оставался туманным по поводу вилайета Ирак, позволяя будущему определить его судьбу.
1 января [1916 года] Хуссейн, получив длинный рапорт от Фаруки, интерпретировал ответ Мак-Магона относительно Ирака как принятие его предложений; и, научившись от своего корреспондента тому, что будущее — небесполезный персонаж, доверил в свою очередь этому призраку самому распорядиться сирийским побережьем. Не преминув при этом уточнить, что, не желая смущать доброе согласие между Англией и Францией, он не собирается оставлять никакой иностранной власти «ни на одном квадратном метре своих территорий»[181] и использует по окончании войны первый случай, чтобы восстановить целостность Сирии.
Он доверился Англии и хотел закончить опасную и уже затянувшуюся переписку, чтобы не подвергаться риску быть обнаруженным из-за формальных разногласий, когда уже достигнуты предварительные договоренности, которые он продвигал одновременно с переговорами. Верховный комиссар тоже не хотел рисковать, ведь его провал вернул бы вопрос о священной войне. И в последнем ответе[182], где — после того, как он сообщил Хуссейну, что тот не должен надеяться на ослабление англо-французской солидарности после войны — позволил ему назначить час восстания.
Хуссейн, как только отправил верховному комиссару свое последнее послание, направил своего сына Али, чтобы тот поднял воинов из племен Хиджаза, и снова направил Фейсала в Дамаск. Турки, готовившие новую экспедицию против Египта, просили войска у великого шерифа. Али был официально назначен, чтобы собрать хиджазский контингент. Фейсал прибыл в Дамаск, окруженный гвардией из проверенных вассалов, чтобы предъявить их как авангард этого контингента, и Джемаль принял их за него, с почестями, положенными их чину, и с выгодой, которую могла извлечь турецкая пропаганда. Но арабские дивизии были рассеяны; штатские были под подозрением, среди них — большое число членов «Фетах», которых арестовывали сотнями и часто пытали. Фейсал считал чудом, что ничего существенного пока не открылось (очень немногие из заговорщиков были так же осведомлены, как Фаруки). Хуссейн в Константинополе вместе с Фейсалом обращался к Джемалю, чтобы пытки прекратились, чтобы арестованные были «всего лишь» казнены! Напрасно. Общества не были разрушены, но были пока что беспомощны. Начался голод, и энергия народа обратилась против него, а не против турок. Джемаль, который весь 1915 год пытался, не считая повешений в Бейруте, привлечь сирийцев на турецкую сторону, начал террор.
А Лоуренс продолжал издавать секретный бюллетень о ситуации в турецких войсках, улучшавшейся день ото дня. Ньюкомба вернули в Англию. Хогарт, приехавший в Каир, основал там Арабское бюро[183], маленький штаб информации, отвечавший за то, чтобы передавать верховному комиссару все, что касалось арабских местностей, и подчинявшийся лишь Министерству иностранных дел. Так Арабское бюро избегало подчинения штабу Египта, и арабское дело больше не было в руках его противников. Хогарт понял из первых же писем Лоуренса, что никаких эффективных действий не могло быть предпринято в Аравии, пока люди, которых оно воодушевляло, подчинялись тем, кто был настроен к нему враждебно.