И, может быть, было еще что-то?
У всякого деятеля есть свой стиль действия: такой явный, что иногда он кажется не столько его чертой, сколько его судьбой. Когда Лоуренс подростком испытывал уверенность, основанную на тщательном изучении всего материала, которым он располагал, что военная архитектура Леванта не такова, какой ее считали, он вышел на поиски доказательств. Его путешествия в Сирии, его опыт в Каркемише, затем поездка в Месопотамию убедили его, что арабы не таковы, какими их считают, и он вышел на поиски доказательств. И, подобно зловещим и кровожадным духам песков, его ждали там призрачные музыканты, посланные через пустыню, проекты жизнелюба Абдуллы, невидимый и враждебный великий шериф, жонглирующий своим телефоном…
По крайней мере, он увидел, как в эмире Али проскользнула тень патрицианства, которую каждый узнавал в Горном старце[260], укрывшемся в своем запретном городе среди своих уловок и оркестров. Лоуренс узнавал ее по завуалированной враждебности, которую тот испытывал к англичанину и христианину, что на этот раз был его гостем. Он нашел его раздражительным и умным, легко устающим, нервным, упрямым: эмир был чахоточным. Но его фанатизма, болезненного благородства персидского принца, было достаточно, чтобы Лоуренс вновь вздохнул свободно. Али дезинфицировал его после Абдуллы.
Лоуренс выехал ночью[261], пересек территорию гарб, племени, которое два эмира ожидали увидеть на стороне турок. После сурового перехода через долгие кратеры, где колючие деревья с низкими ветками, которые ощипывали верблюды, казались подстриженными народцем призрачных садовников, Лоуренс, выдававший себя за сирийского офицера, перешедшего на сторону восставших, достиг лагеря Фейсала[262].
«Мы поставили верблюдов на колени у ворот длинного низкого дома. Мой проводник[263] что-то сказал рабу, который стоял там, держа меч с серебряной рукоятью. Тот ввел меня во внутренний двор, на дальней стороне которого, обрамленная колоннами черного дверного проема, стояла белая фигура, напряженно ожидая меня. Я почувствовал с первого взгляда, что это тот человек, искать которого я пришел в Аравию — вождь, который поведет Арабское восстание к его славе. Фейсал выглядел очень высоким, стройный, как колонна, в длинных белых шелковых одеждах и коричневом головном платке, закрепленном блестящим шнуром, алым с золотом. Его веки были опущены; черная борода и бесцветное лицо походили на маску при странной, застывшей настороженности его фигуры. Его руки были скрещены спереди на кинжале.
Я приветствовал его. Он пропустил меня в комнату и сел на ковер у двери. Когда мои глаза привыкли к тени, я увидел, что комната была наполнена молчаливыми фигурами, которые пристально смотрели на меня или на Фейсала. Его взгляд был сосредоточен на его руках и кинжале, который он медленно вертел в пальцах. Наконец он мягко осведомился, как я нашел путешествие. Я заговорил о жаре, и он спросил, какое расстояние отсюда до Рабега, заметив, что я доехал быстро для этого времени.
— И как вам нравится здесь, в вади Сафра?
— Здесь хорошо; но далеко от Дамаска».[264]
Глава VII[265].
— Хвала Богу, — ответил Фейсал, — и турки к нам ближе.[266]
На этом Лоуренс, вымотанный, ушел спать. Проснувшись, он осмотрел лагерь египетских артиллеристов, которых англичане высадили в Йенбо перед второй атакой на Медину. Фейсал присоединился к нему, на этот раз в одиночку.[267]
Потери были тяжелыми. Великий шериф направил мало продовольствия, ружей и боеприпасов; ни одного пулемета, ни одного горного орудия; никакой технической помощи, никакой информации. В течение многих месяцев не было даже денег, и Фейсал велел набить сундук камнями, запереть его на висячий замок, перевязать веревками, поставил его под охрану собственных рабов, и каждый вечерь этот сундук уносили в его палатку… Тридцать тысяч фунтов теперь поступали каждый месяц (Лоуренсу показалось, что сумма помощи, требуемой от Англии Хуссейном для армии Фейсала, была куда более высокой)[268]. Единственной эффективной борьбой, которую могла вести армия, была партизанская война с колоннами турецкого снабжения; для этого требовалось много скаковых верблюдов, а у эмира становилось их все меньше и меньше. Эти вылазки были доверены гарб, племени, которое удерживало берег; именно о них Али сказал, что ждал их перехода к туркам.
260
262
Мальро достаточно быстро проходит это путешествие, продолжительность которого нам трудно представить, и которое занимает шестнадцать страниц в «Семи столпах мудрости», главы X–XI.
263
В «Семи столпах мудрости» его зовут Тафас. Хотя Мальро использует цитату, он исключает имя собственное. Это классический прием у него, следы которого часто присутствуют, когда сравнивают последовательные состояния его текста. (Примечание М. Ларе). В свою очередь, имена в «Семи столпах мудрости» часто не соответствуют реальным, во многом из желания автора соблюдать конфиденциальность; проводник Лоуренса в «оксфордском тексте» 1922 года упоминается как шейх Обейд эр-Рашид. (Примечание переводчика).
265
Для написания этой статьи Мальро следует довольно близко главам XIII–XV «Семи столпов мудрости», и иногда — некоторым дополнительным сведениям из книги Лидделл-Гарта.
267
Уточнение, что Фейсал остался один, удивляет. В «Семи столпах мудрости» рядом с ним находится Мавлюд.
268
И эта вставка удивительна, потому что не находится ее оригинала ни в «Семи столпах», ни у Лидделл-Гарта, ни даже в Secret Dispatches from Arabia (1939), где, однако, Лоуренс добивается повышения сумм, выделенных разным сыновьям Хуссейна (стр.30).