Но он властвовал над долиной Сирхан, длинной цепью пальмовых рощ с колодцами, которая связывала его столицу, Джауф, в чистой пустыне, с Джебель-Друз в Сирии. Эта «дорога» в триста километров позволяла сдерживать турецкую армию в Палестине; по ней эмиссары Фейсала могли добраться до восточных ховейтат, чьи территории делали достижимой ближайшую цель Лоуренса, какой бы она ни была.
Центральные ховейтат пришли, чтобы засвидетельствовать свое почтение; прибрежные — в тот же день, с трофеями, взятыми в двух портах. Оставались восточные, первые по своим боевым качествам, и по престижу своего вождя, Ауды.
Он был самым великим воином севера, последней фигурой арабского рыцарства. Среди прибрежных ховейтат и руалла его власть была такой же, как у Нури — между Сирией и Тигром, у Фейсала — в Центральной Аравии. Его двоюродный брат и десять главных его сторонников пришли засвидетельствовать почтение Фейсалу от его имени.[299] Но с Аудой нельзя было вести переговоры заочно…
Центральные ховейтат были в состоянии кровной мести и с ховейтат Ауды, и с руалла. Фейсал должен был принимать каждого вождя племени отдельно, размещать одновременно один или два новых лагеря для гостей, предусмотрительно разделенных городом… Наконец, перед ним встречались вожди этих заклятых врагов. Платы за кровь в Аравии не существовало вовсе; Фейсал уплачивал ее; и не останавливался, пока не уверял кредитора, что он получил должное, должника — что он не заплатил ничего, и обоих — что они поладили на очень почетных условиях. Эмир знал каждое племя от Мекки до Дамаска; заботился о нем, равным образом пользуясь инстинктом и мыслью, в своем аристократическом стиле превосходно исполняя эту роль Правосудия, которая позволяла ему править теми, кого он судил, более глубоко, чем феодальные почести, которые он получал от них. Наконец, он мог принять от каждого торжественную клятву на Коране: «ждать, пока он ждет; идти, когда он идет; не повиноваться ни одному турку; относиться дружелюбно ко всем, кто говорит по-арабски, будь они из Багдада, из Сирии или из Аравии; ставить независимость превыше жизни, семьи и земных благ»[300].
«Дороги на Веджх полнились роями посланников, добровольцев и великих шейхов, скачущих, чтобы принести нам присягу на верность».[301]
Но в начале марта Клейтону были переданы срочные сообщения, которые получило его командование в Каире: в них впервые объявлялось о прибытии особого курьера.
Он привез текст инструкций Джемаль-паши Фахри. Хотя шифровальная служба не могла перевести все целиком, они смогли разобрать приказ направить всю турецкую армию из Медины и с юга на палестинский фронт.
Египетскую армию в этом случае атаковали бы с фланга двадцать пять тысяч человек, располагающих артиллерией двух армейских корпусов. Штаб ожидал, что арабы возьмут Медину или разобьют армию Фахри, когда она выступит.
Взять Медину штурмом — об этом нечего было и мечтать. Фахри хорошо укрепил ее, и турки в траншеях были среди первых солдат в мире. Атаковать армию, когда она выступит, напротив, было заманчиво. Фахри, боевых верблюдов которого забивали, получил инструкции грузить пушки, боеприпасы и багаж на поезда и укомплектовать их командным составом; его выступление следовало бы по линии железной дороги через горы, где его могли бы встретить максимальные силы арабской пехоты: она была не больше той, какой была, когда Фахри выгнал Фейсала из Субха.
Из Эль-Уэджа вышли четыре колонны, направленные, чтобы установить четыре базы впереди, все рядом с железной дорогой; Фейсал отправился с основной частью арабских сил на самое благоприятное место.
Но атаку на Медину или ее блокаду следовало предпринять сначала войсками Абдуллы, самыми близкими к городу, которые Фахри встретил бы, только начав свое выступление. Лоуренс выехал в Аис.[302]
Когда Лоуренс вернулся в Эль-Уэдж[303], Ньюкомба не было, он должен был заменить его у Абдуллы с несколькими пушками и всеми пулеметами, а также подготовить атаку самой северной крепости на железной дороге, до которой мог добраться. Если бы крепость была взята, а пути перерезаны, Фейсал с помощью Джойса продвигался бы на юг, как и было условлено, и занял бы железную дорогу до соединения с армией Абдуллы. Подкрепления собирались направить из Египта через Эль-Уэдж.
Это был именно тот план, который предлагал Лоуренс. И против которого он теперь возражал: 1) потому, что арабы оказались бы слишком слабыми против малейшей укрепленной позиции; 2) что они не взяли бы Медину в любом случае; 3) что занять железную дорогу — значило бы вовлечь себя в бой против армии Фахри, и этот бой был бы проигран: арабы могли ослабить турецкую армию в походе, при условии, что сохранили бы свою мобильность, сражаясь исключительно в дефиле, «ударяя, но не продолжая»; но они не победили бы в правильном сражении; 4) что от подкреплений из Египта, от которых не страдал бы в боях Фахри, слишком страдали бы арабы, потому что, убежденные, что им больше нечего делать, они с легким сердцем забросили бы всю работу.
302
13 марта 1917 года. Мальро ничего здесь не говорит о самом путешествии. См. «Семь столпов мудрости», глава ХХХI.