Так же, как страсть Лоуренса, всегда ориентированная на Дамаск, ход войны призывал его на север. Ключ к Аравии был на палестинском фронте: целью этой войны было уничтожение не армии в Медине, но той армии, которая атаковала Мюррея. Если бы армия Мюррея была разбита, Медина была бы рано или поздно освобождена, а Мекка взята. Лоуренс всегда подозревал, что арабы, иррегулярные силы, не могли в одиночку добиться решительной победы; что им следовало быть на службе у регулярных сил. Эти силы он надеялся отыскать в армии, формирующейся под командованием Мавлюда. Но чем была эта армия, никогда не бывшая шерифской, в сравнении с армией Мюррея?
Арабское движение каждый день расширялось, так почему оно не должно было расшириться до Дамаска, до Алеппо? Одно лишь взятие Эль-Уэджа, угрожая железной дороге, сделало невозможным сосредоточение турецких сил против Мюррея; почему нельзя было сделать то же самое практически везде, где существовало арабское движение? Почему бы — не пренебрегая организацией армии шерифа — не рассматривать арабское движение в целом как пятую колонну египетской армии?
Действия арабских сил не против какой-либо позиции или турецкой армии, а против Хиджазской железной дороги освобождали Мекку, запирали Фахри в Медине и, несомненно, позволяли освободить Мюррея от угрозы в двадцать пять тысяч человек; то, что Лоуренс делал инстинктивно, отныне он собирался делать систематически.[307]
В первую очередь — завоевать арабскую базу в тылу турок, поддержанную флотом, защищенную племенами, и обосноваться на севере достаточно прочно, чтобы установить тесную связь между Фейсалом и Сирией. Организовать в Палестине и в Сирии иррегулярные отряды, как те, что существовали на арабских территориях во власти турок, способные в решительный момент нападать на турецкую железную дорогу. Многие члены «Фетах» были готовы основать такие группы. Теперь он заботился не о том, чтобы выиграть время посредством партизанской войны и создать маленькую армию, но о том, чтобы как можно скорее поставить национальную партизанскую войну на службу армии, такой же сильной, как турецкая армия.
Так, руководствуясь точной стратегией, но с такой высокой ставкой, что она казалась утопической, Лоуренс принял тактику, которая определялась отказом от сражения. Он знал, как мало офицеров штаба приняли бы такой план, который, казалось, противостоял всякой военной теории: от Клаузевица до Мольтке и Фоша, не забывая о Наполеоне, всякая война тяготела к сражению. Лоуренс, офицер запаса, сильно рисковал, что станет, как во времена «Незваных», фигурой любителя, увлеченного химерами. И, несомненно, стал бы, прежде всего в собственных глазах, если бы ему не были знакомы военные теоретики.
Когда-то, готовя свой диплом[308], он изучал осаду средневековых замков, потом — крепости и кампании Сирии, очень тщательно, потому что его страсть к картографии была не меньшей, чем к археологии, кроме того, он изучал кампании ради них самих, читал теоретиков, посетил великие поля сражений во Франции[309]; наконец, увлеченный философией войны, он изучил все капитальные труды[310]. Великие полководцы, которые выигрывали сражения так же, как художники создавали шедевры, писали о философии войны так же, как художники о философии искусства: опыта много, философия слабая, и средства войны как таковой спутаны со средствами собственной войны. Все их усилия тяготели к тому, чтобы выдавать свое искусство за науку, в существование которой они тем больше были склонны верить, что, если не существовало способа выигрывать сражения, то явно существовали способы их проигрывать. Лоуренс видел, как в XIX веке одержимость сражениями, известная идея о том, что «цель всякой войны — уничтожение вооруженных сил противника», сменила другие идеи, особенно ту, что «война — это изучение коммуникаций», которая имела такое значение в XVIII веке. Он видел по кампаниям Наполеона, как первая идея мало-помалу поглощает вторую, и мысль императора: «я не желаю ничего, кроме сражения»[311] заменяет собой мысль Бонапарте: «тайна войны — в ногах, а не в оружии»[312]. Это привело к изучению его малоизвестных предшественников, Гибера, Бурсе[313] и их учителя: маршала Саксонского[314]. Он нашел в нем самого трезвого из теоретиков. Однако Мориц Саксонский — выигрывавший все сражения, которые развязывал — выступал свидетельством того, что «умелый генерал может всю жизнь вести войну, не позволяя вовлечь себя в сражение»[315]. Так Лоуренс, знавший, что во многих отношениях война, которую он вел, была, несмотря на пулеметы, войной XVIII века, понимал, что его план защищен авторитетом, который отодвигал в сторону все другие.
309
Нет причины ставить под сомнение то, что этот визит имел место, но его точную дату трудно установить; предположительно это сентябрь 1910 года.
310
См. «Семь столпов мудрости», глава ХХХIII, а также T. E. Lawrence to His Biographers Robert Graves and Liddell Hart, London, Cassell, 1938, т. II, стр.50–51.
311
Полковник Дж. Хэтт согласился комментировать эту фразу, источник которой трудно найти: а) генерал Вейган (Histoire de l’armee française, стр.245), не цитируя этой фразы, объясняет ее смысл: «стратегический внезапный удар», которого добивается Наполеон путем «появления своих сил за линиями коммуникации противника». Это то, что «он хотел без задержки навязать сражение, от которого ждал быстрого и победного окончания войны»; б) Жак Бенвиль в своем труде Napoleon, Fayard, 1931, стр.432, цитирует фразу о «сражении» в том же духе, говоря о русском плане 1813 года: «завлечь Наполеона как можно дальше, отказывая ему в сражении, после чего климат положит конец Великой Армии». Когда Коленкур раскрыл этот план императору, тот «оставался недоверчивым и даже нетерпеливым. Сражение? Он прекрасно знал, как заставить русских генералов в него вступить». В той же книге Бенвиль замечает на стр.436: «Наполеон так верил, что «хорошее сражение» поставит все на место, приведет царя к нему в раскаянии, что составил будущие утешения для него». И на стр.447: «Он назначил на 22 или 23 июля «хорошее сражение», которое должно было покончить со всем».
312
Полковник Дж. Хэтт сообщил мне: а) Жак Бенвиль (Napoleon, стр.35): «Захватить врага врасплох быстротой передвижений (то, что наполеоновский «старый ворчун» назвал бы «делать войну ногами») б) один из этих «ворчунов», Жан-Рок Куанье (Jean-Roch Coignet), сам говорил в Cahiers du capitaine Coignet (переиздание Plon между двумя мировыми войнами по первому изданию Loredan Larchey, 1882), стр.72: «Походы на 18–20 лье в день — это была «ежедневная порция» солдата. К тому же говорили: «Наш Император делает войну не нашими руками, а нашими ногами». — Профессор Ж. Тюлар сообщил мне, что ни одной из этих цитат нет ни в Dictionnaire Napoleon de Damas-Hinard, ни в Memorial, ни в различных сборниках, таких, как Ainsi parle le chef (par Julien Besancon, Balland, 1983).
313
Гибер, французский военный теоретик, «пророк мобильности» — автор Essai general de tactique (1772). — Бурсе, французский генерал и военный теоретик, предшественник Гибера, считается одним из учителей Наполеона. Он проповедовал географическую интуицию, которую определял как «сочетание умственной карты известной территории с неизвестной территорией». Он был сторонником подготовки взаимозаменяемых решений (сейчас говорят «выработка гипотез»), поскольку считал, что, когда готовится лишь одно решение, у противника есть большие шансы уничтожить его, если выдастся случай. Он также научил Лоуренса тому, что эффект сосредоточения может быть достигнут лишь под видом рассеяния, которое ведет к распылению предполагаемого сосредоточения противника. Наконец, Лидделл-Гарт сближает этих двух человек: Бурсе, совсем как позже — Лоуренс, должен был скрывать свои указания под видом советов. Но Лидделл-Гарт считает, что Лоуренс лучше преодолел это затруднение, чем Бурсе (T. E. Lawrence in Arabia and After, стр.474).
314
Лоуренс считал его «одним из светил в искусстве войны» и ценил «гуманность его трудов» (T. E. Lawrence in Arabia and After, стр.12 и 40, а также 76); см. также «Семь столпов мудрости», глава ХХХIII. (Примечание М. Ларе). Мориц Саксонский (1696–1750) — маршал Франции, главнокомандующий во Фландрии, перу его принадлежит трактат о войне и военном деле «Размышления», ставший основой изучения военного искусства в 18 веке. Лоуренс считал его «одним из светил в искусстве войны» и ценил «гуманность его трудов» (T. E. Lawrence in Arabia and After, стр.12 и 40, а также 76); см. также «Семь столпов мудрости», глава ХХХIII. (Примечание переводчика).
315
Цитата не совсем точная. Мориц Саксонский писал: «В то же время я не стремлюсь к сражениям, особенно в начале войны, и убежден, что способный генерал может провести всю свою жизнь, не будучи обязанным в них вступать: ничто так не ослабляет противника, как этот метод, и не способствует делу больше» (Memoires sur l’Art de la Guerre, Dresden, George Conrad Walther, Libraire du Roi, 1757, стр.312). Возможно, в другом издании есть другая версия? Действительно, в Revue militaire d’information (№ 320, октябрь 1960 года) Lucien Poirier цитирует эту фразу (стр.68–69 его статьи Guerre et literature): «Я не сторонник развязывания сражений, особенно в начале войны. Я даже убежден, что способный генерал может всю жизнь вести войну, не будучи вынужден к сражению».