В то время как города кишели благоразумными рабами.
На протяжении тысячелетий восточная пустыня считает бесполезным то время, когда она не внимает пророку. Пророк — это человек, который открывает другим часть божественного в них, о которой они не ведают. Поспешная, лихорадочная речь, которую слушали серахин вокруг угасающего костра, куда никто уже не подкладывал пальмовые ветки, были словами пророка. Лоуренс, не сознавая того, в первый раз — может быть, и в единственный — проповедовал не евангелие Пустыни, не евангелие Восстания, а свой собственный закон; в первый раз тоска, снедавшая его, обрела форму, став в то же время потрясающей заразительностью момента откровения. Под пустыней, под восстанием, ставшими неистовыми символами его драмы, те, кто окружали его, внезапно почувствовали доисламскую наготу, инстинкт, затерянный в глубине времен, который видел связь древних семитов с животным, которое убивает, или которое убивают они, в то время как окружающие их народы были связаны с растениями; инстинкт, который заставлял их бросать ниц своих пленных, ударяя их кулаком в затылок, и сдирать с них кожу заживо перед своим Богом сил. И серахин, слушая этот призыв в его жестоком одиночестве, верили, что слышат братский голос своих мертвецов, погребенных под песками, призыв к возрождению всей их расы — призыв их Бога, «кроме которого, нет иного Бога».
Еще до того, как он замолчал, Лоуренс знал, что они пойдут на Ярмук.
Глава XVI.
Исчезновение Абд-эль-Кадера. [377] Отделение от отряда пулеметчиков. Переход до моста мимо станции Дераа. Неудачная попытка взорвать мост [378] . Нападения на поезда, включая проезд турецкого поезда мимо Лоуренса, слова о судьбе, преследующей их, и ранение Лоуренса при последнем взрыве поезда Джемаль-паши [379] (см. «Семь столпов мудрости», главы LXXV–LXXVIII).
Глава XVII.
Установление плохой погоды. Превращение замка Азрак в генеральный штаб, его посетители и обитатели [380] . Шериф Али как идеальный заместитель Фейсала. Вылазка Лоуренса на разведку в Дераа [381] , его взятие в плен и побег [382] (см. «Семь столпов мудрости», главы LXXIX–LXXX).
Они выехали обратно в Азрак. Реззу из племени вульд-али остановили их; это было одно из племен, еще не присоединившихся к Фейсалу.
— Кто вы? — спросили, по обыкновению, реззу.
За голову Лоуренса давно уже была объявлена цена; когда поезд Джемаля был взорван, эта цена поднялась до двадцати тысяч фунтов. Может быть, он не мог выдержать новой схватки под другим именем, может быть, вновь явился на свет закон пустыни, который он проповедовал серахин, яростное стремление идти все дальше, которое уже так далеко его завело и сейчас вело к мосту Нисиба, а может быть, смертельный риск снова стал для него самым притягательным исцелением от его внутреннего краха.
— Эмир Оранс, — ответил он.
Имя это передавалось из уст в уста; один за другим, реззу подошли, чтобы приветствовать его, с любопытством, потому что его лицо было знакомо им по турецким афишам, где объявлялась цена за его голову; и также с почтением, в котором он не мог обмануться. В первый раз он встретил в глазах людей того легендарного персонажа, которого столько арабов втайне приветствовали в своих сердцах, так же, как те, кто приветствовал его на дороге, и которого не перевешивали ни его разрушенная душа, ни поруганное тело.[383]
Пребывание в Азраке после разрушения «личной целостности». Переход до Акабы, включая встречу с вражеским реззу, «внутренний диалог» и потерю направления [384] . Победа Мавлюда над турецкой колонной. Прибытие Лоуренса в Иерусалим [385] (см. «Семь столпов мудрости», глава LXXXI).
Он прибыл как побежденный; он был принят как один из творцов победы. Армия продолжала наступление. В его памяти, неумолимо враждебной, казалось, иссякли успехи, осталась лишь одержимость поражением; но если бы ему даже удалась операция в Ярмуке, обильные восточные дожди сделали бы тщетным его успех; а Алленби теперь придавал совсем иную важность установлению арабского центра в Азраке — на той же широте, что и его собственная цель, Иерусалим; к тому же — тайное проникновение в область Дераа. Акаба была спасена битвой в Петре, там, где и предвидел Лоуренс; и теперь он так же владел пустыней, как английский флот — морем. Наконец, генерал был еще меньше расположен скупиться на похвалы за успехи своих сотрудников, когда во время своей встречи с Лоуренсом получил весть о вступлении своего авангарда в Иерусалим.[386]
379
8-10 ноября 1917 года. Это был не Джемаль-паша, член «младотурецкого триумвирата», а Мехмед Джемаль-паша, генерал-комендант VIII армейского корпуса, который выехал на защиту Иерусалима против Алленби. Чтобы отличить его от первого, его называли Джемаль Кучук (Джемаль Малый).
381
20 ноября 1917 года. Спутник Лоуренса назван Фарисом в издании «Семи столпов мудрости» 1935 года и Миджбилем в Оксфордском издании (1926). Лоуренс действительно скрупулезно переработал текст «Семи столпов» в целом, и эту главу в особенности. Текст оксфордского издания не опубликован (речь идет о 1996 годе; в 1997 году «оксфордский текст» был опубликован издательством Castle Hill Press — примечание переводчика). Он был отпечатан в девяти экземплярах, еще пять было выпущено в 1927 году, как пишет А. У. Лоуренс в предисловии к «Семи столпам». Можно всегда справиться с этим текстом. Philip Knightley and Colin Simpson, The Secret Lives of Lawrence of Arabia, London, Nelson, 1969, стр.207–213) приводят первоначальную версию эпизода. Она слишком длинна, чтобы приводить ее здесь in extenso и, во всяком случае, ее интерес состоит в сравнении с окончательной версией «Семи столпов». Второй текст более сжатый, чем первоначальный. Он подвергся трем операциям: во-первых, полное исчезновение некоторых частей фраз, во-вторых, попытки сжатия текста, часто слишком удачные, и, наконец, использование правила, которое Лоуренс принял и заставлял себя применять почти математически: на каждые четыре слова всегда можно найти как минимум одно бесполезное… и убрать его. Наконец, некоторые отрывки просто заменены. Но различия между двумя редакциями чисто формальные. Версия событий в одном и в другом — одна и та же, а на различиях в форме нельзя основать ни малейшей теории. Другие версии, которые заводят нас дальше (особенно секретный рапорт и письмо к Шарлотте Шоу) содержат элементы гораздо более насыщенные.
382
Мальро, по всей видимости, принимает без сомнений рассказ Лоуренса. Арест кажется ему бесспорным. Опознание «беем» Лоуренса изложено, как в «Семи столпах», глава LXXX: «Ты должен понимать, что я знаю; для тебя будет лучше, если ты сделаешь, что я хочу». Мальро, как Лоуренс, явно не верит, что бей что-то «знал» в действительности. Он перефразирует один из самых рискованных пассажей так: «Два солдата держали его, каждый за одну ногу, в то время как третий оседлал его верхом. Но все, кроме кнута, было для него отдыхом». Мальро также верит в то, что изнасилование было реальным. Первые биографы Лоуренса тем более не подвергали сомнению его утверждения (или если подвергали, то этому нет свидетельств). Лоуэлл Томас кратко упоминает этот эпизод в своей первой книге о Т. Э. Лоуренсе (With Lawrence in Arabia, стр.202–203) и повторяет его с легкими отличиями, более расплывчато, во второй, The Boy’s Life of Colonel Lawrence, London, Hutchinson&Co, 1927, стр.171, где идет речь о бесчинствах турецких солдат по отношению к Лоуренсу, которые принимали его за дезертира, но не его опознания беем. В 1927 году Роберт Грейвс (Lawrence and the Arabs, 1927) упоминает этот инцидент, который, как уточняет он, решительно повлиял на нервную систему Лоуренса, и находит самые завуалированные слова для описания. Здесь тоже не стоит вопрос об опознании Лоуренса беем. В 1934 году Лидделл-Гарт также пользуется сдержанными терминами, однако несколько более откровенен: «Когда многие неприятные формы принуждения потерпели неудачу, его избили до того, что он потерял сознание. Но он был так окровавлен, что освободился от иных проявлений внимания». (T. E. Lawrence in Arabia and After, стр.257). Можно подумать, что в 1955 году Ричард Олдингтон, великий ниспровергатель лоуренсовского мифа, использовал бы этот случай, чтобы продемонстрировать, если он думал, что для этого есть случай, лживость заявлений Лоуренса. Олдингтон, напротив, проявил большую тонкость: принимая на веру заявления Лоуренса, сначала задает вопрос, кто же здесь кажется глупее, Лоуренс, который занялся этой разведкой внутренней стороны Дераа, полностью бесполезной, по его словам, или турки, которых Лоуренс так часто называет глупыми (см. M. Lares, Images etniques et concepts de race chez Lawrence d’Arabie). Возможно, поэтому он явно склонен верить в правдивость этого «инцидента» (см. R. Aldington, Lawrence l’imposteur, Amiot-Dumont, 1954, стр.165–166). Он не поправляет ни эпизод, относящийся к опознанию Лоуренса беем, ни те фразы, которые подразумевают изнасилование. Но его критический подход всегда остается в силе. Он спрашивает себя, несмотря на все это, был ли эпизод правдивым, и сообщает, не цитируя, о письме Шарлотте Шоу (British Museum, Additional MS 45903.4), где Лоуренс «признается, что не сказал всей правды, несмотря на то, что это было. Правда (он признается в этом письме) — то, что он не мог выдержать дальнейших мучений и дальнейших ударов кнута, и, чтобы избежать их, уступил педерастии бея, убеждая себя, что благодаря этой отсрочке он мог бы потом бежать» (там же, стр.166). Наконец, Олдингтон не исключает гипотезы о приукрашивании правды, мотивированном постоянным желанием Лоуренса сделать из «Семи столпов» «титаническую книгу», и уточняет, что «известно, что Лоуренс подвергся, в каком-то случае, подобной флагелляции» (там же, стр.167). См. по этому поводу, в Sunday Times от 8 апреля 1951 года, рапорт У. Э. Джонса, одного из офицеров, который обследовал Лоуренса при его зачислении в ВВС, который упоминает о присутствии шрамов от порки, но не упоминает другие ранения. Значительно позже, в конце 60-х годов и затем в 1976, новые биографы, явно лишенные предрассудков, которые никак не могли иметь влияния на труд Мальро, изучили вопрос более скрупулезно, чем Олдингтон, располагая значительно более обширными средствами. Два журналиста, Филип Найтли и Колин Симпсон, в «Тайных жизнях Лоуренса Аравийского» не удовольствовались цитированием рассказа об инциденте, как он приведен Лоуренсом в оксфордском издании «Семи столпов». Они сначала обнаружили секретный рапорт Лоуренса главному офицеру политической службы в Каире, в Генеральном штабе экспедиционного корпуса Египта (датирован 28 июня 1919 года). Часть этого рапорта (главный объект которого — объяснение отношения Лоуренса к Абд эль-Кадеру, которого он обвиняет в том, что он выдал Лоуренса туркам, и возлагает за него ответственность за дело в Дераа) касается этого предмета: «Я вошел в Дераа переодетым, чтобы разведать, как укреплен город. Я был захвачен и опознан Хаджим-беем, губернатором этого места, из-за того, что Абд эль-Кадер объявил обо мне (я узнал все это из беседы Хаджима и тех, кто меня охранял). Хаджим был пылким педерастом и заинтересовался мной. Он держал меня под стражей до вечера, потом попытался меня поиметь. Я не давался и в результате добился своего, не без некоторых трудностей. Хаджим отправил меня в госпиталь, из которого я сбежал перед рассветом, не так сильно пострадав, как он думал. Это был такой позор, что он умолчал обо всем этом деле и никогда не говорил ни о моем захвате в плен, ни о моем побеге». (там же, стр.143). Лоуренс подразумевает, что бей его узнал, но не приводит никаких подробностей, подтверждающих или утверждающих, с какими именно «трудностями» он столкнулся: насилие? порка? Найтли и Симпсон приводят затем текст письма к Шарлотте Шоу: «По поводу той ночи (…) Я не должен вам об этом говорить, потому что приличный человек не говорит о таких вещах. Я хотел рассказать о них откровенно в этой книге, и целыми днями я боролся против собственного самолюбия (…) которое не хотело, не позволило мне это сделать. Страх перед болью, или скорее пятиминутная передышка от этого страдания, которое сводило меня с ума, заставило меня отдать единственное, с чем мы приходим в мир: цельность нашего тела. Непоправимый и непростительный поступок, который заставил меня отречься от приличной жизни и использования моего разума и моих дарований, хотя они не таковы, чтобы ими пренебречь. Вы можете назвать это нездоровым, но представьте, какое это увечье, и с какой интенсивностью я его переживаю все эти годы. Никогда в жизни я не мог освободиться — и потом, если наша личность сохраняется, представьте меня, блуждающего среди приличных призраков с криками: «Нечист! Нечист!» (там же, стр.320). Крик души? Мелодраматическая поза? Литературное упражнение? Лоуренс заявляет в своем секретном рапорте, что не был изнасилован. В «Семи столпах» заявляет, что был, солдатами, но не беем. В этом письме Шарлотте Шоу — что сдался бею, но не упоминает о солдатах… И это еще не все. Вопрос становится еще более туманным из-за заметки, написанной рукой Джорджа Бернарда Шоу на экземпляре «Семи столпов», который находился в коллекции Арентса, размещенном в Нью-Йоркской публичной библиотеке. Найтли и Симпсон приводят ее текст: «Даже моя жена, всегда такая понимающая, так готовая дружески ему помочь, к моему удивлению, больше не встречалась с Лоуренсом с определенного времени у нас в доме, и, когда я спросил ее, не поссорились ли они, не было ли между ними размолвки, она однажды мне сказала: «Нет; ни спора, ни ссоры; но какой он ужасный лжец!» Он не был лжецом, но был актером. Я должен к тому же добавить, что он никогда не был монстром правдивости. В одной из его глав (LXXXI) (сейчас глава LXXX «Семи столпов») он рассказывает возмутительные вещи о его захвате в плен турками и влечении к нему, которое он претерпел со стороны турецкого офицера. Он говорил мне, что его рассказ об этом приключении не правдив. Я удержался от того, чтобы спросить его, что произошло на самом деле» (там же, стр.321). Сожалеть ли нам о скромности Шоу? Какие новые противоречия принес бы ответ Лоуренса? К этому весомому свидетельству Найтли и Симпсон добавляют многие другие: свидетельство Ричарда Майнерзагена, полковника и друга Лоуренса, автора Middle East Diary (1917–1956), London, The Cresset Press, 1959, противоречащее само себе между страницей 32 (где он верит в изнасилование) и страницей 38 («Инцидент в Дераа — неправда»); Джока Чемберса, летчика, друга Лоуренса, который приводит еще одну версию. Когда он спросил у Лоуренса, как он бежал из Дераа, тот ответил: «Мне пришлось убить часового камнем. Ужасное дело… Это заняло много времени» (там же, стр.322); свидетельство семьи самого бея в Дераа (последний умер в 1965 году и унес свою тайну, если она у него была, в могилу), которая рассказывает (и это кажется журналистам правдоподобным), что бей был «агрессивно гетеросексуален» и что его нельзя подозревать абсолютно ни в каком гомосексуальном поступке по отношению к Т. Э. Лоуренсу. «Доказательства» гетеросексуальности были приведены. Наконец, Найтли и Симпсон не приводят никакого заключения. Они признают, что все возможно, учитывая известную грубость турок и жестокость, которой, по свидетельствам, отличался бей Дераа. Но также они признают, что Лоуренс мог выдумать эту историю от начала и до конца. И они замечают, что многие другие события многих других периодов жизни Лоуренса также окружены противоречивыми свидетельствами. Последний по времени крупный биографический этюд о Т. Э. Лоуренсе — A Prince of our Disorder, John E. Mack, 1976. Мэк воспроизводит элементы, теперь многочисленные, собранные его предшественниками, и добавляет к ним два новых. Один исходит из письма Л. Г. Гилмана (17 мая 1973 года), одного из английских офицеров, который встречал Лоуренса в Акабе, после того, как он вернулся в этот город в конце ноября 1917 года: «Мы знали, что с ним произошло что-то особенно прискорбное, но Лоуренс никогда об этом не упоминал, даже когда потом я оставался с ним наедине» (там же, стр.233). Как он мог узнать, что с Лоуренсом что-то произошло, если тот об этом не упоминал? Возможно, из-за нескромности врачей. Действительно, Мэк добавляет второе свидетельство: Т. У. Бомона, молодого артиллериста, который воевал в аравийской кампании вместе с Лоуренсом, и с которым Мэк встретился 11 сентября 1969 года. Последний осторожно добавляет: «Бомону было всего 19 лет, когда произошел эпизод в Дераа, и можно испытывать некоторые сомнения по поводу надежности его свидетельства через пятьдесят лет» (там же, стр.496, сноски 20,21 и 22). Бомон рассказал ему, что говорил с военным врачом, капитаном Рэмси, в Акабе, после возвращения Лоуренса из Дераа. Рэмси рассказал ему, что у Лоуренса были серьезно распухшие тестикулы (потребовалась повязка-бандаж) и отметины от кнута на бедрах. Бомон добавляет, что Лоуренс говорил ему: «Когда я двинул бею промеж ног коленом, его ребята мне всыпали» (там же). Заключение Джона Э. Мэка кажется исключительно разумным: «Для меня мало сомнений, что Лоуренс подвергся в Дераа, будь то от турецкого коменданта или от его солдат, нападению болезненному и унизительному, и что элемент сексуального удовольствия, который он испытал среди этого бесчестия, боли и унижения, казался ему особенно нестерпимым и постыдным» (там же, стр.233). Исходя из того, что нам сейчас известно, вряд ли можно претендовать на то, чтобы что-то категорически утверждать. Арнольд У. Лоуренс писал Мэку 22 декабря 1968 года «что мало вероятности когда-нибудь встретить внешние доказательства инцидента в Дераа» (там же, стр.232). Иными словами, следует признать, что все элементы, которые мы встречаем, противоречат друг другу и имеют единственный источник: сам Лоуренс, устно или письменно. Если «внешние доказательства» не появляются, то как знать, когда Лоуренс говорит правду — и говорит ли он об этом правду хоть когда-нибудь? Но в свете того, что мне кажется известным о Лоуренсе, я склоняюсь к мысли, что он действительно был избит и изнасилован, и что невольно получил от этого, будь то одно или другое, сексуальное удовольствие, неизвестное ему прежде (Возможно, от порки, поскольку он добровольно подвергался ей в дальнейшем, в течение шести или двенадцати лет (см. Secret lives of Lawrence of Arabia, там же, и Prince of Our Disorder, стр.428–441. В свою очередь, по всей видимости, не существует свидетельств о повторении опыта мужеложства). И подобное открытие могло стать особенно невыносимым для такого человека, как Лоуренс, уже испытывающего большое отвращение к своему телу и такое сильное стремление к правильности и чистоте. (Примечание М. Ларе). Впоследствии, разумеется, вышли еще несколько исследований. В частности, там ставится под сомнение само пребывание Лоуренса в Дераа в указанный период — на основе записей других участников событий (см. The Golden Warrior, by Lawrence James (London, Weidenfeld & Nicolson, 1990) или анализа дневника Лоуренса, в котором страницы за 15–21 ноября 1917 года, относящиеся к этому периоду, вырваны (см. James Barr, Setting the Desert on Fire: T. E. Lawrence and Britain's Secret War in Arabia 1916–1918); эти утверждения, в свою очередь, тоже ставятся под сомнение. (Примечание переводчика).
383
На Мальро, очевидно, произвел впечатление этот жест. Лоуренс посвятил ему не больше девяти строчек (см. «Семь столпов мудрости», глава LXXX).