Глава XXV.
30 октября — Лоуренс собирался прибыть в Лондон — ему было поручено изложить министру желания арабов. Пять дней спустя он представил рапорт:
1. В Аравии Хуссейн был королем и собирается им остаться.
2. В Сирии Фейсал собирается сохранить за собой всю территорию, за исключением полосы земли вокруг Бейрута, которая будет уступлена Франции. Иностранные советники, выбираемые им, будут зависеть исключительно от него.
3. В Палестине арабы настроены против создания еврейского государства Палестины, принимают еврейскую инфильтрацию под английским контролем, но не под международным. Если будет выбран последний, Фейсал требует, чтобы судьба Палестины решилась путем плебисцита, и окажет поддержку арабским крестьянам, которые отважатся противостоять экспроприации.
4. В Ираке арабы ожидают, что англичане сохранят контроль над страной через арабскую администрацию.
5. Проблема курдских территорий, столь же сложная, как проблема армянских территорий, будет рассмотрена позже.
Эмир, по словам Лоуренса, располагал всеми мусульманами, участвовавшими в боевых действиях, всеми евреями, почти всей арабской администрацией, созданной турками: он был способен управлять Сирией. Наконец (Лоуренс имел привычку учитывать желания тех, к кому он адресовался, когда успех его планов зависел от них), от него можно было бы ожидать признания турецких долгов.
Король Хуссейн числил себя на стороне Англии вскоре после поражения Кута, когда она была слабейшей стороной на Востоке. Чтобы освободить Аравию, он согласился на союз с христианами, на оскорбления, презрение или ненависть мусульман Турции, Афганистана, Индии; отказался от предложений сепаратного мира, сделанных Турцией, даже когда они предоставляли ему халифат, признавали автономию Сирии и независимость Аравии; «что можно поставить в пример державе, которая сперва инициирует восстание, а потом втихомолку ведет переговоры с Турцией».[430]
Поставив, таким образом, Англию в положение морального долга перед Хусейном, Лоуренс предлагал, чтобы соглашение Сайкса-Пико считалось недействительным, поскольку мир, подписанный Россией, снова поставил его под вопрос; чтобы дискуссия началась сначала, и арабов допустили к участию в ней на равных с теми державами, которые были заинтересованы в восстановлении Востока.
Германия рухнула: принципам Вильсона была противопоставлена обычная замена турецких колоний английскими и французскими. Турецкий порядок был заменен тем порядком, что навязывали оккупационные армии; они отступили бы, когда мир был бы подписан. Порядок, который последовал бы за тем, что принесли они, не мог родиться ни из завоевания, как турецкий порядок, потому что союзники не собирались аннексировать Левант; ни из религии, слишком слабой за пределами Аравии в узком смысле; ни из национализма, потому что победа, уничтожив общего врага, собиралась разбить и арабский национализм, по меньшей мере, на три патриотизма: Сирии, Месопотамии и Хиджаза; было столь же трудно организовать сирийцев для управления Хиджазом, как нелепо было организовывать бедуинов для управления Дамаском или Багдадом.
Мир для арабов, говорил Лоуренс, не мог быть основан ни на одной идеологии, ни на конфедерации швейцарского или американского типа, на которую арабы были неспособны. Ее нельзя было основать ни на чем, кроме семейства; и только одного — семейства короля Хуссейна.