Клемансо, более озабоченный эффективностью, чем дипломатическими обычаями, даже больше, чем конституцией Франции, много раз принимал решения, остававшиеся секретными, на частных встречах с Ллойд-Джорджем. Несомненно, ни Лоуренс, ни Фейсал не знали тогда о той беседе, в ходе которой Клемансо сказал: «Я не хочу трений между нами в Азии. Что вы требуете?» — получил ответ: «Палестину и Мосул», — и согласился, «несмотря на оппозицию Набережной Орсэ», отказаться от того и другого за точно обозначенные компенсации[469], хотя соглашением Сайкса-Пико первая была помещена под международный мандат, а второй — в зону французского влияния. Но Ллойд-Джордж не мог требовать, чтобы Франция отказалась от прав, которые содержало соглашение, когда Англия не только не собиралась отказаться от Месопотамии или от какой-либо части территорий, которую признавало за ней соглашение, но и собиралась добавить к ним другие. Если Фейсал не знал о соглашении между двумя премьерами, он знал их весомость. Какова бы ни была симпатия Ллойд-Джорджа к арабскому делу, Лоуренс обнаружил пределы сил самого сильного человека в стране, и этой страной была Англия.
Уже стало очевидным, что декларация от 7 ноября — единственное соглашение, принятое одновременно Францией и Англией, признающее арабские свободы — рассматривалось двумя державами лишь как согласие на участие туземцев в правительствах Среднего Востока. 29 декабря министр иностранных дел Франции заявил с трибуны Палаты, что Франция не собирается отказываться ни от каких своих прав на Левант; а правительство Индии обосновалось в Багдаде на веки вечные.
Лоуренс хотел, чтобы эмир разговаривал с Англией лишь на одном языке: «Вы заключили со мной соглашение: я оплатил его кровью своих людей: выполните его».[470] Англии оставалось вести переговоры с Францией. Он признавал, что его страна, зная, что эта декларация была мало совместима с соглашением Сайкса-Пико, предвидела, что Франция откажется от своих требований в Сирии после некоторых компенсаций; эти компенсации теперь требовалось найти Англии. Поведение, которое он предполагал, как всякое моральное поведение в политике, было раздражающим и неуязвимым: оно превращало Фейсала в нечистую совесть Англии.
Но эмир знал, что его скоро вызовут на комитет конференции. Его не могла поддержать ни враждебная Франция, ни равнодушная Италия, ни Соединенные Штаты, благожелательные, но чуждые арабским проблемам. Англия была его единственной поддержкой; его единственные друзья в Европе были англичанами, Англия была больше связана с ним, чем другие нации, Алленби был единственным гарантом ценности сотрудничества арабов с его армией. Как претендовать на Месопотамию и Палестину, если против него выдвинут английские силы, по меньшей мере, равные тем, которые уже содержались там? Как отказаться от них, не усиливая подозрений и враждебности Франции, не предавая волю к единству сирийских обществ, которую он должен был встретить по возвращении?[471]
Он адресовал конференции меморандум[472], который, говорят, был вдохновлен Лоуренсом. 4 января[473], отпечатав его для себя, для Министерства иностранных дел, для всех, кто его поддерживал, он подписал согласие нас открытие Палестины для сионистской иммиграции, ни в чем не отказываясь от арабских прав, но молчаливо признавая существование Палестины, отделенной от арабского государства. Он так тревожился, что вслед за подписью написал по-арабски под английским текстом: «Для того, чтобы арабы добились своей независимости, как требовал мой меморандум от 4 января в Министерство иностранных дел правительства Великобритании, я даю свое согласие на вышеизложенные статьи. Но, если малейшие изменения будут внесены в этот меморандум, я не буду больше связан ни единым словом настоящего соглашения, которое становится ничтожным и недействительным, и за это я не собираюсь нести никакой ответственности».[474]
469
Мне не удалось найти источник этих сведений для Мальро, но само событие хорошо известно. См. Britain, France and the Arab Middle East, стр.91.
470
Эти слова выражают дух, но не букву речей Фейсала. Менее грубые, слова Фейсала были, тем не менее, энергичными. См. Papers Relating to the Foreign Relations of the United States, Paris Peace Conference, 1919 (F.R.U.S.), Washington, United States Government Printing Office, 1943–1947, т.13, стр.889–891 (Biblioteque nationale, шифр 8 Pw 190).
471
См. по этому поводу ноту экс-дипломата, ставшего профессором Коллеж де Франс, Жана Гу (Jean Gout), заместителя директора по азиатской секции в Министерстве иностранных дел Франции, изданную в конце 1917 года и переданную 6 февраля, точно в день аудиенции Фейсала перед Советом Десяти: «Я упоминаю о возможности, которую он может там иметь, тайно спровоцировать публикацию статей в прессе, с целью дать англичанам возможность не подвергнуться в Месопотамии ответным мерам короля Хиджаза. Мне кажется в целом, что в арабском вопросе слишком скоро заговорили о Сирии, и будет хорошей политикой возбуждать аппетиты сторонников шерифов по поводу Месопотамии». (Archives des Affaires etrangeres, Levant, 3 Е 310, стр.106).
472
Этот меморандум — великолепный документ крупного формата на крупной бумаге, фигурирующий в Archives des Affaires etrangeres под шифром Levant, 3 Е 310-3, стр.70–74. Он датирован 29 января и был направлен 2 февраля. См. T. E. Lawrence, la France et les Français, стр.170–172, и The Arab Awakening, стр.286–287.
473
Возможно, и 3 января. Следует заметить, что этот эпизод в арабско-сионистских отношениях был вставлен, в свою очередь, задним числом, и странным образом прерывает течение рассказа, начавшееся на такой высокой ноте, который относится к периоду с 29 января по 6 февраля, в следующем абзаце.
474
См. T. E. Lawrence, la France et les Français, стр.164, и The Arab Awakening, стр.439.