Гарантий для христиан, защищаемых Францией, и поддержки французских интересов.
Фейсал знал, что он обязан защищать христиан, какая держава ни стала бы мандатарием. Сирия в любом случае ожидала своего развития от иностранного капитала; экономическое превосходство перед войной принадлежало Франции. И Фейсал надеялся, путем принятия концессий, о которых Клемансо заявлял ему, разоружить своих принципиальных французских противников: «права», обеспеченные миллионами, которые Франция инвестировала в Сирию, казались ему более убедительными, чем права, обеспеченные крестовыми походами.
Устав воевать, он заявил: «Я буду вам другом, но никогда не буду вашим рабом»[517], и согласился.
Клемансо, считавший, что не стоит предоставлять побежденным союзникам самим выбирать лексикон их поражения, признал эмира начальником арабского правительства Дамаска, которому следовало доказать свою власть.
Можно по-разному толковать такое соглашение, от коммерческой сделки до завуалированного протектората; и его толковали тем более свободно, что его текста не существовало. Соглашение было написано; но эмир, понятия не имевший, как представить его в Арабском клубе, отложил его подписание, предпочитая «сначала вернуться в Сирию, чтобы подготовить дух населения». Комиссия должна была скоро туда отправиться…
Он отбыл на военном французском корабле.[518] Набережная Орсэ — раз в жизни согласившись в этом с Лоуренсом — выразила желание, чтобы тот его не сопровождал.[519]
Глава XXIX[520].
Престиж Фейсала достиг апогея в то время, когда эмир высадился в Бейруте.[521] Условия его соглашения с Клемансо оставались секретными, известно было лишь то, что Франция признала его власть. Городские сирийцы не без облегчения увидели, что их вождь наконец представляет Сирию, освобожденную от всякого покровительства Хиджаза. Он объявил о прибытии комиссии.[522] Его приверженцы в клубах, мобилизованные, встречали его от лица Сирии. В глазах умеренных он был тем, с кем власти согласились вести переговоры; в глазах экстремистов — тем, кто заставил Францию прислушаться к ним, а Англию — вспомнить о соглашениях с ними; представители двух держав в Бейруте на этот раз оказали ему почести, подобающие принцам. «Вот сын Пророка и наследник власти, — было сказано после его молитвы в великой мечети. — Если он прикажет, вы должны повиноваться ему, ибо он знаменует своего Предка…» Речь, которую он произнес перед толпой после прибытия, начиналась словами: «Независимость не дают, ее берут. Мир дал нам ее; нам остается взять ее, полностью, абсолютно», — а во второй речи, обращенной к созванной им знати, добавил: «Международная комиссия скоро прибудет в Сирию, чтобы прислушаться к гласу народа; ее рапорт будет нашим проводником на конференции. Будем действовать заодно, чтобы обеспечить нам абсолютную независимость. Если, не дай Бог, вы не нуждаетесь в ней, я нуждаюсь в ней сам, и я уверен, что просьбы о помощи, прежде чем мы будем уверены в независимости, угрожают нам порабощением, которого мы никогда не примем».
Эта речь была призывом к христианам: мусульман Фейсал уже убедил. Французов эти речи беспокоили только наполовину, потому что они находили там похвалы Клемансо и считали согласие с эмиром достигнутым. Но если в Париже Фейсал с прискорбием чувствовал слабость Клуба, в Бейруте и главным образом в Дамаске он чувствовал его силу; все прошлое его представало перед ним снова. Соглашение значило еще меньше, чем коммерческая сделка…
519
Но полковник Тула (Toulat), по просьбе эмира Фейсала, сопровождал последнего как французский связной офицер. Об этом эпизоде, содержащем забавные стороны, см. T. E. Lawrence, la France et les Français, стр.201–202.
520
Эта глава легка для чтения и живо написана, но историк не может слепо полагаться на нее. Описанные события были значительно более сложными и, кроме того, образовали кошмар для государственных мужей, которые пытались их пригладить. Источники, к которым можно обратиться, пристрастны и противоречивы. Мальро, очевидно, не мог иметь доступ ни к тридцати семи томам Documents of British Policy (B.F.O.P.O.), ни к тридцати томам Papers Relating the Foreign Relations of the United States Paris Peace Conference (F.R.U.S.), которые проливают свет на период, о котором говорится в этой части «Демона абсолюта». Более того, Мальро неправ в том, что рассматривает одновременно события в Сирии и Ираке. Эти события не были полностью независимыми друг от друга; но их в то же время можно рассматривать раздельно и более ясно показывать факты, скорее, чем переплетать их напрямую. Однако трудно их распутать в главе XXIX, где Мальро, подражая в этом, к несчастью, Т. Э. Лоуренсу, представляет совсем мало дат. Не всегда понятно, к какому периоду, даже к какому году (1919? 1920?) обращается Мальро, и иногда надо вернуться на несколько страниц назад, чтобы определить координаты во времени.
522
Он отправился в путь 25 мая 1919 года и вернулся в Париж 27 августа. См. The Arab Awakening, стр.293.