Он мечтал зажечь её поцелуями.
— Любой мужчина может поджечь девушку факелом, но для этого он должен быть безумцем.
Ответом на это было только неуверенное пожатие плеч.
— Я принесла тебе кое-что. Знаешь, на дорогу.
Она потянулась к брату, который протянул большой свёрток, который, как оказалось, содержал огромный круг сыра.
— Спасибо, — проговорил Пен. Взглянув на свои разбухшие сумки, он безжалостно обернулся к нетерпеливо ожидавшему Гансу: — Вот. Найди место и упакую это. Как-нибудь.
Ганс ответил неодобрительным взглядом, но унёс его.
Прейта коротко кивнула, но не рискнула приблизиться. Похоже, ему не достанется даже лёгкого прощального объятия.
— Удачи, Пен. Я буду молиться, чтоб всё это прошло хорошо.
— А я за тебя.
Снаружи стояли два храмовых стражника, держащих осёдланных лошадей. Пожитки покойной волшебницы были навьючены на некрупную, но крепкую лошадь, туда же Ганс погрузил и мешок с сыром. Ещё одна лошадь ожидала Пена.
Он двинулся к ней, но почти сразу остановился. Похоже, ему надо было перенести ещё одно болезненное прощание. К ним приближались его мать и Ролщ, в то время как Прейта с родственниками удалялись. Расходясь, они обменялись неловкими кивками. Его родные выглядели менее встревоженными и усталыми, чем вчера, но по-прежнему были печальны.
— Пен, — серьёзно произнёс Ролщ. — Да хранят тебя в дороге пять богов.
Он передал Пену маленький мешочек с монетами, который тот взял с удивлением.
— Носи его на шее, — с тревогой сказала мать. — Я слышала, что в городах карманники срезают кошелёк с пояса так, что хозяин ничего не чувствует.
Шнурок был удлинён специально для такого благоразумного использования. Пен повиновался, но прежде чем засунуть мягкую кожу под рубашку, заглянул в кошелёк. Больше меди, чем серебра, совсем нет золота, но он по крайней мере не будет нищим за храмовым столом.
Пен приготовился выдержать смущение от слёзных материнских объятий, но двинувшись вперёд, леди Джуральд внезапно остановилась, совсем как Прейта. Вместо объятий она подняла руку и помахала на прощание, как будто бы он уже скрывался из вида, а не стоял всего лишь в одном шаге от неё.
— Пен, будь осторожней! — попросила мать, её голос прервался. Она обернулась к Ролщу.
— Да, мама, — вздохнул Пен.
Он пошёл к своей лошади. Ганс не предложил ему подержать ногу, не то, чтоб у Пена были какие-нибудь проблемы с тем, чтоб закинуть в седло своё гибкое тело. Но когда он сделал это, его настигло понимание, что с тех пор как позавчера его принесли и положили в постель, до него не дотрагивался ни один человек.
Старший стражник жестом скомандовал отправление и они выехали на мощёную главную улицу и двинулась между стоящих вдоль неё фахверковых домов. В прохладе ранней весны в ящиках на окнах ещё не красовались цветы. Пен обернулся в седле, чтоб ещё раз помахать на прощание, но мать и Ролщ уже вошли в приют и их не было видно.
Пен прочистил горло и спросил у старшего стражника, которого звали Тринкер:
— Вчерашние похороны Просвещённой Ручии прошли нормально? Они не позволили мне присутствовать.
— А, да. Была принята её богом, всё нормально, показано белой голубкой и всё такое.
— Ясно, — Пен заколебался: — Не могли бы мы остановиться там, где она похоронена? Совсем ненадолго.
Тринкер хмыкнул, но не мог отвергнуть эту благочестивую просьбу, поэтому кивнул.
Кладбище на котором хоронили служителей Храма лежало за городскими стенами у дороги. Они свернули в сторону и Тринкер проводил Пена к свежей, ещё ничем не отмеченной могиле, в то время как Ганс и Вилром ждали их на лошадях.
В рассветных сумерках там можно было увидеть немного. Немногим больше можно было почувствовать, как Пен не напрягал свои обострённые чувства. Он склонил голову и беззвучно прочитал молитву, сбивчиво припоминая слова по похоронной службе по его отцу, брату, умершему, когда Пен был маленьким и нескольким старым слугам. Могила не ответила, но что-то внутри него расслабилось, умиротворилось.
Они снова сели в сёдла и после того, как переехали через реку по деревянному мосту и город остался позади, Тринкер предложил им перейти на рысь.
Яркое солнце последних двух дней, неожиданное дыхание лета, ушло, сменившись обычной туманной сыростью, которая обещала вот-вот смениться холодным дождём. Белые вершины высоких гор, поднимающихся на севере, были покрыты облаками, серой крышей накрывавшими обширные нагорья страны Пена. Дорога следовала вниз по реке, вдоль того, что в этих местах считалось ровной землёй. По крайней мере долины тут были шире, а холмы раздвигались. Пен размышлял — как скоро они увидят Вороний хребет — другую длинную каменную гряду на другой стороне плато, отделяющую Кантоны от простора Вилда на юге.