Это не просто так. Фет знает поэтический секрет.
Во-вторых, нужно знать, что тексты никогда не существуют в вакууме. Они «разговаривают» друг с другом, всегда отзываются на что-то, что было высказано раньше, передают эстафету в будущее, спорят с предшественниками или продолжают их традицию, закладывают основу для дальнейшего разговора. За Лермонтовым, например, последует Маяковский, который через сто лет после автора «Демона» напишет стихотворение «Тамара и Демон»:
Здесь Маяковский обращается к воображаемой княжне Тамаре, рассчитывая, что его читатель уже знаком с «Демоном». В этом он отзывается на стихи предшественника. Но отзывается полемически, потому что сравнивает прекрасный женский образ с паровозом. Для любителя технологий Маяковского это сравнение не обидное, но все же для поэтической традиции странное. В год смерти Лермонтова друг Пушкина Пётр Андреевич Вяземский писал:
Вот более привычный образ паровоза – огнедышащая громадина, вулкан, совсем не хрупкая девушка. С таким и любит спорить Маяковский.
Подобно Маяковскому, Лермонтов тоже рассчитывает на то, что читатель узнает некоторые тексты-предшественники и посмотрит на его повесть на этом фоне. Прежде всего в читательском багаже нужен «Фауст» Гёте, история про то, как к образцовому человеку по имени Фауст приходит демон, чтобы испытать его.
Из «Фауста» в «Демона» переходят элементы пьесы, когда в тексте вдруг появляются обозначения говорящего, как будто это текст, написанный для постановки в театре:
Тамара
Демон
Тамара
У Гёте так же:
Мефистофель
Господь
Мефистофель
Господь
Но это просто сигнал литературного родства. Главное в другом: в том, что и Демон существует не сам по себе, а на фоне Мефистофеля (и тем самым обретает в сознании читателя дополнительный объем), и Тамара – на фоне Фауста, и весь сюжет Лермонтова диалогизирует с сюжетом Гёте. В конце главного произведения главного немецкого поэта Фауст делает то, чего от него хочет Мефистофель, тот собирается забрать душу человека, – но являются ангелы и отбивают у него заглавного героя. Финалы «Фауста» и «Демона» рифмуются, но то, что предшествует финалу, выглядит у русского поэта совсем иначе. Мефистофель и Фауст изображены как близкие приятели, весело проводящие время вместе. А Демон для Тамары – хищный соблазнитель.
В-третьих, нужно знать, что текст «Демона» гораздо больше, чем то, что мы обычно читаем в книге (даже в этой самой книге). Мы привыкли воспринимать классический текст как застывший материал, воспроизводимый из издания в издание в неизменном виде. На деле же все тексты рождаются и растут, претерпевают по мере роста множественные изменения, трансформируются и живут. У нас не всегда есть возможность проследить, как проходит этот рост, для этого автор должен сохранить для нас свои черновики. Чаще они теряются. Но от «Демона» такие предварительные материалы остались. Лермонтов думал над поэмой долго и несколько раз предпринимал попытки свои размышления записать. Каждая такая попытка называется редакцией, то есть самостоятельной версией поэмы, и обычно мы читаем только последнюю.
Два сюжета
Итак, «Демон» – это поэма. Поэма – это история. В историях всегда бывает сюжет.
У «Демона» два сюжета. Один – «горизонтальный», привычный со школы и прочитываемый каждым, кто берет в руки книгу, протянутый от начала к концу текста. Другой – «вертикальный», от одной редакции к другой. Вертикальный сюжет развивается на наших глазах, на видео этот эффект называют time-lapse. Одни элементы истории появляются, другие исчезают, какие-то присутствуют в ней всегда, то есть остаются самыми сильными, устойчивыми, наиболее важными.