Он сможет обсчитать траектории комет и прийти к выводу, что одна из них может упасть на Землю — и нужно сосредоточить все ресурсы на задаче этого не допустить. Задавая эти вопросы, мы, конечно, воспроизводим человеческую логику, но понятно одно: экономические формы человеческой деятельности будут резко отличаться от привычных нам сегодня.
Искины сегодня не являются существами, сознающими свою индивидуальность — так мы, во всяком случае, думаем. Поэтому пока невозможно выделить индивидуальных Искинов. Но на пути к Сверхразуму, возможно, возникнет сознание и самосознание Искинов.
Сверхразум, скорей всего, не появится в одиночку —хотя Востром утверждает, что первый из них возьмет власть над всеми остальными, чтобы подчинить себе мир. Но это наша логика, и вполне возможно, их все-таки будет несколько, с разными установками и разных способностей. Возможно, в попытке сохранить свою власть магнаты и правительства попытаются настроить Сверхразумы друг против друга, перессорить их или даже заранее запрограммировать на борьбу друг с другом. Страшно даже подумать о том, что произойдет в итоге такой «битвы разумов».
Я не думаю, что Искин, став Сверхразумом, решит избавиться от нас совсем — в том числе и потому, что рассматриваю искусственный разум как часть разума коллективного. Задолго до технологической сингулярности человек как составная часть Коллективного интеллекта изменит свое поведение, осознает свою меняющуюся роль и сможет участвовать в преобразовании природы и себя самого. Трудно сказать, в каких формах это будет происходить, но вполне вероятно, что человек, как часть Коллективного интеллекта, будет менять свое тело и выйдет за его пределы. Не углубляясь в дискуссию о космизме и трансгуманизме, в приложении к судьбе литературы можно сказать одно: у измененного человечества и измененного человека может и должен возникнуть новый язык.
Ведь человек — сначала «животное словесное», а уж потом «политическое», сама его разумность связана прежде всего с даром речи. И без речи, без слова, невозможно движение вперед даже после того, как на Вселенную будет воздействовать мощный Сверхразум.
Александр Николаевич Радищев писал о том, что язык, являясь произведением разума и духа, сам более всего способствует дальнейшему «шествию» разума, его «изощрению», расширению «мысленных в человеке сил» («О человеке, его смертности и бессмертии»). Язык может стать «почти изъявлением всесилия», и в этом качестве понадобится и в мире Коллективного разума даже после технологической сингулярности.
Более того, еще до технологической сингулярности или вместе с ней возможна Социальная сингулярность — акт, в ходе которого человечество осознает свою новую роль как часть Коллективного разума.
При помощи языка и литературы человек в небольшом объеме своего мозга моделирует целые миры и проникает даже туда, куда вроде бы вход смертным воспрещен — в вечность. Разумеется, я говорю не о коммерческой имитации литературы, не о литературе-2, суррогате творчества, порожденном поздним капитализмом для развлечения масс и манипуляции ими.
Настоящая литература возникла из прямого диалога со Вселенной, которая разговаривает личностями и судьбами, из задавания главных вопросов, из ощущения ритма жизни, ее музыки, а больше всего из оплакивания умерших и жажды их воскрешения. Человек стал отличаться от животных, когда стал хоронить своих мертвецов. В точности эта поэтическая сила, жажда воскрешения, через русских космистов, одним из которых был Константин Циолковский, вывела человека на орбиту. В своих эпосах люди дали бессмертие могучим героям, соединивших их со Вселенной, романы раскрыли личности и их взаимосвязанные судьбы ...
Коллективный разум более, чем когда-либо, будет нуждаться в могучем слове — но слове новом. Необходимо будет создать новый язык, возможно, единый и для всего человечества, и для Сверхразума, ибо только говоря на одном языке, они могут быть едины.
Человек все равно вряд ли до конца поймет логику Сверхразума — хотя этого нельзя исключать в каких-то поэтических озарениях. Сверхразуму вряд ли будет нужна новая информация — ее он и сам соберет. С другой стороны, ему будет крайне интересен опыт человека как писателя — но, разумеется, не в меркантилистской ипостаси, а как создателя настоящей литературы. Это будет короткая дорога от Сверхразума к человеку, через прозрения и неожиданные сочетания, эмоции и новые парадоксы. Можно даже предположить, что Сверхразум будет «читать» настоящих писателей из удовольствия — ведь это существо информационное, оно питается информацией, и какой же информационный пир готовит для настоящего ценителя литература!