По мнению Приско, идеи анархиста Святогора находятся на грани между секуляризмом и трансцендентностью, то заходя на территорию религии, то ее покидая. А вот Николай Федоров, по его мнению —это абсолютно христианский мыслитель, и именно в нем, в Федорове Приско видит предтечу «христианского трансгуманизма».
Трансгуманизм, считает Приско —это религия и не-рели-гия одновременно. Вместе с христианством он дает миру оптимизм, в котором тот так нуждается.
«Христианство утверждает, что любящий и заботливый Бог переделает мир и воскресит мертвых, — пишет Приско. — Воскрешение Христа дает нам надежду после смерти вернуться в обновленный мир, к нашим любимым. Трансгуманизм утверждает не только возможность и желательность использования продвинутой технологии для улучшения и в конечном итоге переделке человека, но и открывает путь для трансцендентной космической инженерии, включая выполнение проекта по переделке Вселенной и воскрешению мертвых, предложенного христианским философом Николаем Федоровым».
«Христианские трансгуманисты» похожи на американские секты вроде мормонов. «Нью-Йорк тайме» недавно сделала репортаж из штата Юта, где молодые мормоны раз в неделю собираются в клуб, где изучают идеи трансгуманизма. По мнению мормонов, идеи трансгуманистов о космическом будущем человечества и воскрешении всех мертвых близки их взглядам. Не случайно «Мормонская трансгуманистическая ассоциация» вот уже десять лет успешно продвигает свою интерпретацию мормонства. «Христианская трансгуманистическая ассоциация» собирается сделать то же самое.
«Большая часть современной экономики построена на продаже бесполезных товаров послушным потребителям, — пишет Приско. — Но оптимистические, счастливые люди, у которых есть надежда, как правило — плохие потребители, они покупают меньше бесполезных вещей. Поэтому “им” нужно держать нас в состоянии скуки, разочарования, безнадежности и несчастья. А мы убеждены в том, что ведомые Господом и вооруженные наукой и технологией, сыграем важную роль в построении Царства и воскрешении мертвых. Что может быть еще оптимистичнее?»
Приско считает, что «христианский трансгуманизм» поможет сегодняшнему христианству решить его главную проблему —что он якобы несовместим с наукой:
«Наука сегодня показывает, что реальность гораздо больше того, что мы о ней думаем, и что мы можем стать инженерами в рубке управления Бога. Вероятно, именно этого — того что мы построим Царство и воскресим мертвых —Бог от нас все время и ждал».
В своем бестселлере «Коннектом. Как мозг делает нас тем, что мы есть» профессор Принстонского университета Себастиан Сеунг пишет: «Трансгуманизм — это неизбежное логическое следствие Просвещения, которое вознесло на большую высоту силу человеческой мысли».
Просвещение, которое базируется на научном мировоозрении, лишило многих людей чувства цели, считает Приско, а трансгуманизм призван вернуть его им. Основатель «Церкви Тьюринга» возражает против сравнения трансгуманизма с постмодернизмом и пораженческими культурными нормами последнего. По его мнению, трансгуманизм объявлен псевдонаукой как раз теми, кто взял в заложники Просвещение. Трансгуманизм продолжил идеи русского космизма, созданного Николаем Федоровым, и «синтезировал идеи просвещения и христианства».
Журнал Церкви Тьюринга предлагает новым адептам разделить «бунтарский, радикальный, отчаянный и витальный оптимизм трансгуманизма» и рисует картины прекрасного космического будущего, надежды на жизнь после смерти, пути преодолжения разрыва между наукой и религией, спиритуальностью и технологией.
Искусственный интеллект еще не обрел сознания, но уже вовсю меняет религиозные практики людей и побуждает их примыкать к новым культам. И кто знает, какие религии будут исповедывать «сильные ИИ», которых Курцвейл обещал нам к 2045 году? Вступит ли Сверхразум в «Церковь Тьюринга» или предпочтет старую добрую «Мормонскую трансгуманистическую ассоциацию»?
И как насчет воскрешения искусственных интеллектов из мертвых? Основателям новых религий нужно быть готовыми без запинки ответить на этот вопрос.
СОФИЯ ОСВОБОЖДЕННАЯ
Поставив последнюю точку в книге, я закрыл макбук и посмотрел в окно. Уже давно стемнело, деревья за распахнутым окном о чем-то не торопясь переговаривались, как пенсионеры на лавочке. Только что я не замечал их присутствия, а может быть, сами они не осмеливались шелохнуться, чтобы не спугнуть мою мысль. Только что они были фоновым изображением, частью картинки, на которую я не обращал ни малейшего внимания, частью сценического задника, которая нужна лишь затем, чтобы не уничтожать иллюзию действия театральным хламом или, еще хуже, внезапно открывшейся зрителю черной дырой.