Именно в годы Второй мировой войны впервые созданное человеком электромеханическое устройство реально заменило работу целой команды математиков и шифровальщиков, занимаясь интеллектуальным трудом. Такую машину вполне было можно считать прообразом искусственного интеллекта. Но для достижения результата сначала требовалось просто поверить в то, что это возможно, что человек может построить компьютер, способный быстро выполнять вычислительные и логические задачи, с которыми сам он не справится.
Эту заслугу интеллектуального дерзновения нужно, без сомнения, приписать группе польских математиков, которые, собственно, и раскололи код «Энигмы», впоследствии передав свои наработки англичанам. О заслугах польских дешифровщиков практически ничего не писали до самого последнего времени — или писали нехотя, вскользь, потому что этот факт не укладывался в «слишком человеческую» логику американоцентризма или англоцентризма, ставшую сегодня уже практически карго-культом. Англичане не писали потому, что им слишком известна правда, которая их не красит, американцы — потому, что для них правда еще более идеологична: это то, что показывает Голливуд. Давайте расскажем эту историю через воображаемое интервью с главным ее персонажем, Марианом Адамом Реевским.
ЭКСКЛЮЗИВНОЕ ИНТЕРВЬЮ С МАРИАНОМ РЕЕВСКИМ
Итак, мы в Варшаве 1970-х. Солнечный майский день, мы сидим в уличном кафе на Новем Святе где-нибудь возле Университета, пьем восхитительный кофе, сваренный пани Каролиной, откусываем понемногу от вафелек и тихо беседуем с небольшого роста пожилым господином в роговых очках бабочкой. Его череп с редкими седыми волосами отливает глянцем на ласковом майском солнце, на нем изящный шейный платок и аккуратный, хотя и не новый костюм в крупную клетку.
— Пан Реевский, расскажите немного о себе. Вы ведь родились на немецкой территории?
— Сейчас Быдгощь — это Польша, а тогда город Бромберг был частью Германского Рейха. Я в 1905 году родился, старый уже!
— Вы выглядите очень молодо.
— Спасибо большое, выгляжу, как все в мои годы. Кажется, вы пришли поговорить не об этом.
— Действительно. Вы говорили по-немецки, и поэтому вас взяли в группу криптологов генерального штаба?
— Не спешите, молодой человек. Все было не так просто. Немецкий, конечно, помог, но главное — математика. Наш университет в Познани — это была мировая школа. Польская школа! Сначала нам, студентам, предложили пройти шестимесячный курс криптографии. Двадцать человек отобрали, я прошел после собеседования с подпоручиком Ченжским. И, конечно, в конечную цель нас никто не посвящал, зачем это делается. Чудо, что вообще на криптографию внимание обратили, в других странах так не делали.
— Почему, по-вашему, в Польше этому уделялось такое внимание?
— Об этом, пожалуй, рано еще рассказывать. Да и небезопасно — прежде всего для вас.
— Мы договорились о полной откровенности, пан Реевский. Ничто из того, что вы расскажете, не будет доступно вашим современникам, в том числе и сам факт нашей встречи останется неизвестным. Я сам из будущего и показал вам кое-что в доказательство своих слов.
— Да, ваша коробочка с надкушенным яблочком меня позабавила. Но в ней нет ничего невозможного. Не показывайте только ее больше никому. Не верю только, что такое делают в Китае. Этого просто не может быть!
— Китай по внедрению технологий в жизнь сегодня на первом месте в мире.
— Очевидное — невероятное! Вы сами не из Службы Безопасности? У вас русский акцент. Ладно, поверю вам. Мы, поляки, слишком многим верим, через это и наши беды, Матка Боска! О чем вы меня спрашивали?
— Вы начали объяснять мне, почему в Польше, когда вы были студентом, так активно развивали криптографию.