— Но это адова работа!
— Да, почти год мы этим занимались. Из двух соединенных между собой «Энигм» мы сделали циклометр — это такое устройство по перебору вариантов. Аналоговое, как бы сейчас сказали. Прекрасно работало — до тех пор, пока немцы не изменили протокол передачи ключа. Теперь оператор мог придумывать его и посылать в незашифрованном виде, так что наш каталог оказался бесполезным.
— А как же настройки коммутационной панели? Как их удалось узнать? Французы дали?
— Нет, с этим французы не помогли. Но настройки оказались достаточно простыми для опытного криптографа. Моноалфавитный шифр, как в коде Цезаря! Это дети знают. Каждой букве просто соответствовала другая. И мы начали читать немецкие радиограммы одну за другой, словно романы Пшибышевского!
— А немцы?
— Что немцы? Конечно, немцы не спали. А может быть, они что-то почувствовали. Сначала они стали менять положение роторов не каждый квартал, как обычно, а каждый месяц. Потом они изменили процедуру, так что каталог оказался бесполезен. Но начало было положено, мы поняли принципы. Немцы все время увеличивали число роторов, так что «Энигмы» становились все сложнее. Но мы тоже не отставали. Придумали перфорированные листы для быстрого перебора вариантов. Как в современной вычислительной машине! Этот способ предложил Генрик Зыгальский. Хороший был парень, веселый. Он остался в Британии, преподавал там в польском институте, умер год назад. Мы продолжали читать немецкую переписку до самой войны. До июля 39-го года, когда передали все англичанам. Наши машины, нашу бомбу для дешифровки, все наши наработки, передали все, что могли.
— А что с другими стало?
— Ружицкий погиб еще в войну. Мы тоже могли бы сгинуть без следа, но нам повезло. Когда пришли немцы, правительство бежало в Румынию, а нас эвакуировали вместе с ним. Мы обратились к англичанам за помощью — ведь мы могли бы продолжать работать. Тогда они могли бы гораздо быстрее начать читать немецкую переписку. Но англичане забыли о нас, это печальный момент истории. Английское посольство в Бухаресте закрыло перед нами двери. Помогли нам французы, переправили к себе. Хотя скоро и Франция войну проиграла. Но работа продолжалась.
— Во Франции вы продолжали расшифровывать немецкие сообщения?
— Да, мы работали в замке Фузе, на территории Виши. Французы устроили там секретный центр, назывался «база Кадикс». Мне дали документы на имя Пьера Рано, преподавателя лицея из Нанта. Мы работали там до последнего, даже когда немцы оккупировали юг Франции. Но задачи были легкие: мы расшифровывали швейцарскую «Энигму», у которой не было коммутационной панели. Как-то нам поручили расколоть польскую шифровальную машину Lacida. Ее правительство в изгнании использовало для связи с Лондоном. За два часа мы тот шифр раскололи. Начальство было в ужасе. Использование аппарата тут же запретили. А Ружицкий потонул вместе с паромом, возвращаясь из Алжира. Там находилась часть нашего бюро, которую возглавлял Ченжский, тот самый офицер генштаба, что нас когда-то сделал криптологами. Тогда погибло больше двухсот человек. Это была катастрофа для нас. На пароме был и Смоленский, специалист по советским шифрам, и Гралиньский, шеф советского отдела.
— Вы советские радиограммы тоже перехватывали?
— Мы делали свою работу. Эфир полон звуков, молодой человек.
— А что было потом?
— Мы бежали из замка Фуз за несколько дней до того, как туда нагрянуло гестапо. Знаете, было такое подразделение «Функабвер» — они искали передатчики Сопротивления. Ездили на черных «опелях» с крутящимися антеннами. Когда один такой опель остановился возле базы, мы поняли, что нужно уносить ноги. Бежали, разбившись на пары и тройку: я с Зыгальским, Ченжский с нашим шефом Лангером, Паллута с Фокчинским и Казимежом Гачей. Мы бежали в Ниццу, где были итальянцы, там чуть не попались. Потом Канны, Антиб, снова Ницца. Красивые места, но если вы бывали в Кот де Прованс, поймете, что укрыться там негде. Одна дорога вдоль моря, наверху поселки, где каждый следит за каждым, и еще дальше горы, до которых еще надо дойти. Мы добрались до Перпиньяна, там подкупили контрабандиста, и стали обходить патрули, немецкие и французские, поднимаясь по тропкам в Пиренеях. Но перед самой границей проводник вытащил пистолет и отобрал у нас оставшиеся деньги. На той стороне нас тут же арестовали и отправили в каталонскую тюрьму. Несколько месяцев провели по тюрьмам, там я здоровье и потерял. Хорошо, что никто не знал, кто мы такие. Просто какие-то голодные поляки, сбежавшие из Франции. За нас вступился польский Красный Крест, нас перевезли в Мадрид, оттуда в Португалию, потом в Гибралтар, и оттуда на «Дугласе» мы вылетели в Англию. Ченжскому и Лангеру повезло меньше, проводник сдал их немцам. Паллуту, Гачу и Фокчинского тоже схватили и отправили в Заксенхаузен. Там и погибли: Паллут под английскими бомбами, Фокчинский и Гача от голода. А Ченжского и Лангера как более ценных кадров отправили в немецкий шлосс, это такой концлагерь СС для особых заключенных. Там их несколько месяцев допрашивало гестапо. Лагнер как опытный разведчик мешал правду с ложью. Он сказал, что вначале мы иногда, с большим трудом раскалывали шифр, и что в этом сильно помогали нам французы. Но по мере усложнения «Энигмы» мы уже не могли понять, как меняются ключи, и что введение новых роторов поставило нас в полный тупик. Немцы были довольны и поверили Лангеру: они и сами были убеждены в том, что ухватили Бога за бороду. Ченжский держался той же версии. Это успокоило немцев: несомненно, если бы они знали правду о том, что мы читали их сообщения до самой войны, они бы приняли такие дополнительные меры по шифрованию, что англичане бы точно не смогли их дальше раскалывать.