Мах предсказал «фабрики ученых», которые мы видим сегодня от Китая до Соединенных Штатов — множество институтов, где сотни тысяч исследователей решают задачи, раздробленные на тысячи мелких проблем. Десять авторов одной работы в современном научном мире — это норма, исключением стала бы борьба личностей, когда-то двигавшая науку, такая, как противостояние Ньютона и Лейбница. Мах настаивал:
«Любое знание не может быть наполнено разумом одного человека, ограниченного продолжительностью человеческой жизни и наделенного лишь конечными силами, если он не прибегнет к жесткой экономии мысли и тщательному собиранию экономно упорядоченного опыта тысяч сотрудников».
Мах близок сегодняшним контролерам и администраторам науки тем, что относился к ней как к обычной профессии, где люди получают зарплату за сколько-то человеко-часов. В его время, в конце XIX века, ученые были иконами, их обожествляли, наука считалась призванием титанов, которые на глазах меняют мир. Мах стремился избавить науку от этого романтического ореола.
«Если говорить о конкретных результатах, то наука не дает нам ничего нового, к чему мы не могли бы прийти, затратив достаточно много времени безо всяких методов», писал он.
Отсюда уже понятный путь к созданию науки будущего, которая вполне может обойтись без ученых —достаточно машин, которые сами все прекрасно обсчитают, обнаружат тенденции, их проанализируют, выведут из них законы и создадут на их основе новые, еще более могущественные и умные машины. Наука без ученых открывает захватывающие перспективы перед теми, кто собирается ей управлять — ведь нет ученых — нет и манифестов, нет утечек знаний на сторону, нет и неприятностей из-за слишком самостоятельной позиции авторитетных людей науки.
Конечно, взгляды Маха напоминают скептические взгляды Витгенштейна на философию, что неудивительно. Оба были венцами, оба искали точку опоры в мире, который вот-вот рухнет в пропасть войны и тотального распада.
С Махом, надо сказать, ожесточенно спорил Ленин в известной своей работе «Материализм и эмпириокритицизм». Ленин, как это ни покажется парадоксальным, при всем своем материализме в полемике отстаивал подходы традиционного немецкого философского идеализма, который всегда чувствовал напряжение между системой и свободой и в своих самых лучших проявлениях все-таки выбирал свободу.
БЫТЬ ИЛИ БЫТЬ ИЛИ БЫТЬ...
В пьесе Шекспира «Гамлет» главный герой организует свою рекурсию. Его цель должна впечатлять математиков, криптологов и специалистов по искусственному интеллекту: принц хочет установить истину в мире, где никто не говорит правду. Перед сложностью задачи меркнет известная специалистам блокчейна задача византийских генералов!
Призрак отца, в реальность которого Гамлет Гамлетович верит не до конца, рассказывает ему о том, что умер не своей смертью, а был убит родным братом, дядей Гамлета Клавдием. Но верить ли призраку— а вдруг это сам Князь Тьмы? У каждого из остальных героев есть своя история, чтобы поведать миру — но вот беда, все эти истории противоречат друг другу. Ничто не стыкуется, все врут всем. По идее принц мог бы и дальше жить как все, но он, во-первых, хочет выжить в мире, где близость к трону таит огромную опасность, а во-вторых, он революционер. Ему не нравится его время, его век, и больше всего он презирает самых лояльных представителей современности, Розенкранца и Гильденстерна — презирает настолько, что не останавливается перед ненавистной ему ложью, чтобы лишить их жизни. Он подменяет и подделывает письмо, в котором от имени дяди приказывает убить своих одноклассников.
Итак, чтобы добраться до дна своей экзистенциальной проблемы, Гамлет использует актеров. Его рекурсия — это театр, копия королевского двора и одновременно поставленное перед этим гибнущим двором зеркало. Актеры разыгрывают историю, которую знают многие, но о которой принято молчать: вот вам правда, узнаете? Гамлет и друг его Горацио, антиподы Розенкранцу и Гильденстерну, сами становятся датчиками, улавливающими сигнал от Клавдия. Есть обратная связь, театр отразил реальность и переслал изображение реальности дальше. Хотя если вдуматься, на самом деле не изменилось ничего: за несущественными исключениями, все всё и так знали, и знали, что другие знают, и притворялись, чтобы сохранить жизнь. Так и будут дальше притворяться, не правда ли? Конечно, Гамлету грозит смерть — но разве не грозила ему и раньше, как ближайшему наследнику трона?