Выбрать главу

Таким был Парацельс, сказавший, что Философ должен изучать codex Naturæ, Книгу Природы, именно таким, пешим образом, одна страна — одна страница[76]; в эфесе его шпаги жил дух-фамилиар[77]. Таким был и Корнелий Агриппа, безостановочно колесивший по Европе со своим черным псом, преследуемый слухами и подозрениями[78]. Несколько позднее Джордано Бруно учил трем ключам силы — Любви, Памяти и Матезису[79], — странствуя из Неаполя в Рим, Геную, Женеву, Париж, Лондон. В Лондоне Бруно встретился с Джоном Ди[80], как раз когда тот собрался странствовать в компании духовидца и ангела; впоследствии Бруно (по пути в Италию и смерть) еще раз встретит Джона Ди в Праге[81], златом городе, что притягивал их обоих, да и не только их. Ave, frater[82].

Бродячие ученые и врачи, образованные пилигримы, беглые некроманты, конечно, торили дороги издавна, но теперь они ощутили себя не просто странниками. Их осенила идея (каждого в отдельности или сразу многих, а затем пошла из уст в уста): вместе они составляют — что? Братство; Лигу; Коллегию. Нельзя сказать, что кто-то из них основал союз, во всяком случае не в этом веке; если кто и положил ему начало, так это странник Гермес, в Эгипте, задолго до того.

Вот еще одна идея Пирса, о которой он рассказывал Бони: то, что он открыл (или унаследовал от кого-то) еще в детстве. Или нет? Дом, недвижный, как часы, которые никто не заводит, невесть как менял порядок событий в памяти Пирса, и следствия шли ранее причин. Бони предлагал Пирсу закончить книгу Крафта: нанести последние штрихи, дописать, проследить за изданием. Даже неоднократно настаивал на этом в беседах и предлагал неплохие деньги. И теперь, когда Бони был мертв, как и Крафт, его покровительство продолжалось: Фонд Расмус-сена готов был предоставить Пирсу грант на исследования, которые потребуют его поездки в Европу в поисках...

Чего? Жизни вечной; эгипетского снадобья, которое древнее братство передало из прежней эпохи в нынешнюю, — того, что так жаждал Рудольф и, не обретя, скончался. Камень, хрустальный шар вроде того, якобы принадлежавшего Джону Ди, который Крафт привез Бони, дразня старика безнадежными надеждами. Или кое-что получше. Некий уникум, не утративший былую силу, но обретший новую на пути сквозь столетия в век, более холодный, чем тот, в котором он родился. И это «нечто» вновь можно обрести теперь, в сумерках мира, рассветных или закатных. Хотите верьте, хотите нет.

Ибо так происходит во времена перехода, те времена, когда, как скитальцы начинали осознавать, им довелось жить. В такие времена мы осознаем свою принадлежность к неким давно основанным — и даже чудовищно древним — группам, общинам, братствам или армиям, о существовании которых прежде не догадывались. И понимание того, что мы братья и сотоварищи, означает еще одно открытие: мы узнаем, что братство действительно существует; означает волнение, эйфорию и даже страх перед тем, что мы будем призваны свершить, а может, и потерпеть неудачу.

На небесах идет война, возвестила ангел Мадими Джону Ди[83], обращаясь к нему из кварцевого шара, служившего ей обиталищем; война всех против всех. Если ты не за одних, тебя причислят к другим; коль ты не заодно с кем-то, значит ты против него[84].

Пирс вновь ощутил некий благоговейный ужас, сродни тому изумлению, которое он почувствовал, впервые войдя сюда, в эту маленькую комнатку. Машинопись, его собственная книга и заметки к ней, прочитанный когда-то давно старый роман Крафта, вот эти старые книги, снятые с полок, письма, которые Крафт отправлял Бони из Праги, Вены и Рима, все еще разложенные на столе в Аркадии, деньги Фонда, дожидающиеся Пирса в банке, — все на мгновение показалось пунктами единого списка, что составлялся неторопливо, в течение многих лет: громоздкое заклинание черной магии, развеять которое можно лишь прочитав его задом наперед, шаг за шагом.

Так положи все обратно, закрой крышкой, живо перевяжи коробку парой красных резинок, найденных в столе у Крафта; положи в картонный ящик из-под виски вместе с прочими вещами. Бери в руки и прочь из дома, прямо по текущим через дорогу неубранным листьям.

вернуться

76

Таким был Парацельс, сказавший, что Философ должен изучать codex Naturæ, Книгу Природы, именно таким, пешим образом, одна страна — одна страница... — Из трактата «Семь защит, в ответ на некоторые клеветы его врагов» (1538, опубл. 1564), «Защита четвертая, касающаяся моих путешествий».

вернуться

77

Фамилиар — дух в облике животного, помогающий ведовству.

вернуться

78

Корнелий Агриппа, безостановочно колесивший по Европе со своим черным псом, преследуемый слухами и подозрениями. — Черный пудель Генриха Корнелия Агриппы Неттесгеймского (1486–1535), полагают, стал «прототипом» Мефистофеля, который, как известно, явился Фаусту именно в этом облике. (Впрочем, фамильяром исторического Фауста тоже был пес.) Так, профессор Гейдельбергского университета Августин Лерхеймер писал: «...Корнелий Агриппа, который водил за собой дьявола в образе черного пса, и пес этот указывал и помогал ему во всем, что он хотел, и в чем он, дьявол, мог ему помочь» («Христианское размышление и воспоминание о колдовстве», 1585; пер. С. Акулянц). Враги Агриппы распространяли слухи, что перед смертью маг закричал на пуделя: «Изыди, гнусная тварь, что довела меня до вечной погибели!» — и пес, который дотоле ни на шаг не отходил от хозяина, убежал прочь, и никто его более не видел. Ученик Агриппы Иоганн Вир (о нем см. прим. 245) объяснял, что песик был обыкновенным земным созданием. «Меня не перестает изумлять, как люди столь почтенные порою говорят, думают и пишут явные глупости, основываясь лишь на слухах. Пес точно был черным, средней статуры, кличку же имел французскую — Месье... и я был отлично с ним знаком, поскольку, находясь в обучении у Агриппы, не раз выводил собаку гулять на поводке... Полагаю, лживые слухи расползлись потому, что Агриппа дорожил своим любимцем совершенно как дитя (что не редкость среди людей): целовал его, сажал подле себя за столом, а ночами спал с ним под одним одеялом, после того как развелся со своею [третьей] женой». Особенно же Вир упирал на то, что Агриппа «не раз в [его] присутствии спаривал [Месье] с сукой, имевшей кличку Мадемуазель».

вернуться

79

Матезис — слово с размытым значением: греч. «обучение», лат. «математика», «астрология». В эпоху Возрождения — мистический подход к математике, рассматривающий числа как особый язык, посредством которого была создана Вселенная; у Джордано Бруно — разновидность магии, особая форма постижения мира, которая «учит нас абстрагироваться от материи, движения и времени и достигать интеллектуального созерцания умопостигаемых сущностей» (Фрэнсис Йейтс. Джордано Бруно и герметическая традиция / Пер. Г. Дашевского. М., 2000. С. 243; далее: Йейтс). Бруно, вопреки Крафту, триад избегал и четырьмя руководителями в религии называл Любовь, Искусство, Матезис и Магию («Искусство запоминания и возделывания полей фантазии, вводящее во многие новые способы и искусства разыскания, расположения и сохранения, содержащиеся в Тридцати печатях», 1583). Позднее, у Лейбница и Декарта, «Mathesis universalis» — гипотетическая всеобщая наука, основанная на математике.

вернуться

80

В Лондоне Бруно встретился с Джоном Ди... — «Любовь и сон», Nati, гл. 3. Напомним: несмотря на то что встреча 15 июня 1583 г. более чем вероятна, ни Бруно, ни Ди о ней не упоминали.

вернуться

81

...впоследствии Бруно... еще раз встретит Джона Ди в Праге... — Что несколько менее вероятно (см. прим. 249).

вернуться

82

Здравствуй, брате (лат.).

вернуться

83

На небесах идет война, возвестила ангел Мадими Джону Ди... — «И произошла на небе война: Михаил и Ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали против них, но не устояли, и не нашлось уже для них места на небе» (Откр. 12:7–8).

вернуться

84

...коль ты не заодно с кем-то, значит ты против него. — Поскольку одержимость является лейтмотивом романа, стоит напомнить, что Иисус произнес слова «Кто не со Мною, тот против Меня» (Мф. 12:30) сразу после излечения бесноватого.