Сэм привез не Майк, а один из тех его улыбчивых дружков, которых Роузи определила как работников «Пауэрхауса»[140], нашедшего пристанище в «Чаще». Аккуратный, одетый в хаки и ветровку с логотипом, который она попыталась прочесть, но не смогла, — всего лишь название торговой марки, конечно, видимо.
— А вот и мы, — сказал он.
— Ну и где ее отец?
— А, — произнес молодой человек так, словно это было совершенно не важно. — Он очень занят. Организует поездку.
— Поездку?
Он все так же улыбался: был готов уехать и явно не собирался ничего объяснять.
— Ладно, спасибо, — сказала Роузи.
— Такая деваха. — Он положил руку на голову Сэм. — Честное слово.
— Это да, — сказала Роузи.
Она улыбнулась в ответ, и на миг показалось — он вот-вот что-то скажет, и в груди вдруг все сжалось от приступа необъяснимого страха. Она забрала дочь, он помахал рукой, и Сэм улыбнулась ему отстраненно, по-королевски. Роузи закрыла за ним дверь, едва позволили правила приличия, и, хотя Сэм казалась довольно чистой и яростно сопротивлялась, она отволокла ее в ванную и долго мыла.
По мнению Пирса, вопрос состоит — или состоял — в том, до какой степени ведьма и дэмониак несут ответственность за свое состояние, за зло, которое они причиняют и произносят? Всегда ли они сами приглашают бесов и, таким образом, всегда ли виновны; или дьявол способен захватывать души силой, добиваться их согласия сверхловким жульничеством — и значит ли это, что жертвы не виновны, а только несчастны?
«Он начинает прежде всего с фантазии и воздействует на нее с такой силой, что никакой рассудок не в состоянии сопротивляться» — это сказал Бертон[141], сам пострадавший и знавший об этом предмете больше, чем любой из живших на свете людей, и хотя большая часть этих знаний неверна или бесполезна, он знал и об этом тоже. Пирс пристроил у себя на голых коленях «Анатомию Меланхолии», открыв Часть первую, Раздел второй, Главу первую, Подраздел II, где Бертон цитирует Язона Пратенция[142], это еще кто такой: «Дьявол, будучи духом крохотным и неразличимым, способен без труда поместиться в человеческом теле, вселиться в него и ловко притаиться в нашем кишечнике, разрушить наше здоровье, устрашить нашу душу пугающими видениями и потрясти наш разум». Устроившись внутри, дэмоны «развлекаются, как на новых небесах; они будто входят в наши тела и выходят из них, словно пчелы в улье».
Вот и он вовсе не виновен в том, что у него чертов запор, — всему причиной сатурнианский недуг, неспособность отдать хоть что-нибудь; Пирс поерзал на холодном унитазе, вздохнул и перевернул страницу.
Нет сомнений (полагал Бертон), что одержимые или отдавшиеся во власть темных сил страдают от физических расстройств или меланхолической хвори. Преобладание в гуморах тела atra bilia, или черной желчи, угнетающей и иссушающей дух, склоняет их вполне предсказуемо в сторону себялюбия, подозрительности, желчности и апатии; меланхолики предрасположены к уединению, трусости и уловкам; это неженатые фермеры, мастурбаторы, чародеи, скупцы.
Однако великие меланхолики, подхватив недуг в его горячей форме, melancholia fumosa[143], могут обратить свои безымянные стремления к созерцанию высшего и сокрытого (ad secretiora et altiora contemplanda)[144], возносясь из тела и не удовлетворяющего их мира. Кроме того, они могут стать выдающимися дэмониаками, обиталищами вельмож из преисподней, и обрести славу пророчествами и страданиями своими. Меланхолию как таковую, то есть обычное состояние, схоласты полагали одной из семи форм vacatio, отсутствия или отлучки духа, наряду со сном, обмороком, восторгом и чем-то еще. Эпилептические припадки, конечно. Получается четыре. А еще секс. Нет-нет, тогда его в этот ряд не ставили, хотя Пирс Моффет знал, что и он подходит. Восторженное постижение сокрытого; отсутствие, благословенная отлучка.
Где теперь Роз, вдруг подумалось Пирсу, что с ней делают там, в городе, где он никогда не бывал, но куда направлялся, когда Совпадение привело его сюда, где он по сию пору и оставался.
Тогда, в шестнадцатом веке, мир охватила эпидемия меланхолии, но эпоха Пирса не знала ни системы, с помощью которой некогда описывали проявления темперамента, ни названий для того, что овладевало людьми, помимо категорий психиатрии, ставших вдруг бессмысленными; почему я так себя чувствую, почему так грущу, почему меня словно кто-то преследует, почему мне кажется, что я потерял невосполнимое нечто, не пойму, что именно, почему меня все время тянет к холодной воде — утолить ненасытную жажду? Меланхолики, замкнувшиеся в праздном одиночестве, перебирают несколько затертых мыслей, как скупец монеты, или рыщут ночными улицами волчьих городов, ища, кто бы их пожрал, кто бы завладел ими и даровал одержимость, к которой они стремятся.
141
142
143
144
...