— Хорошо, Роз, — произнес он вслух в пустой комнате Мягким Голосом. — Хорошо. Да, Роз. Да.
Вот что для него самое страшное, думала Роузи, вот чего этот парень боялся больше всего на свете — больше сифилиса и жениной родни, больше живой капризной супруги, что стареет и стервенеет, — боялся произвести на свет детей. Сочинение, которое она держала в руках, было древним до невозможности, люди тогда, наверное, были совсем иными, но автор, похоже, знал то, что многие мужчины не осознают и теперь, а большинство ее знакомых, кажется, и вовсе позабыло после изобретения Таблеток и тому подобного: секс между мужчинами и женщинами служит для деторождения, а если стремления у вас другие, то придется нелегко, ибо детишки будут бороться за явление на свет; той силы нет сильнее[201]. Аноним это знал и от всего открещивался.
Что ж, причины на то были веские. В силу одной из них она и засела в Аркадии, не в силах сбежать, и укладывала с собой Сэм почти каждую ночь, когда с ней не ночевал Брент Споффорд; уж слишком далеко находилась комната, слишком далеко, в конце коридора — и потому в одиночестве Роузи донимал страх, что Сэм там одна, во власти какого-нибудь нового приступа, и вот-вот шагнет из окна в ночь. «Они часто случаются, когда мы спим», — говорил доктор Мальборо, как будто сам ими страдал.
Младенцы плачут у границ мира, пытаются вступить в него, какие бы опасности их здесь ни подстерегали. Пусти одного, и тебе уже не выпутаться; тот парень знал наверняка: ты даже не захочешь выбраться, не посмеешь свернуть с дороги, и не останется в жизни ничего важнее. Ты даже умереть не имеешь права: ты приковала себя к жизни выбором, совершить который едва себя убедила. Она вспомнила, как обвиняла себя в эгоизме тогда, лежа без сна в приступе раскаяния, или как еще называется это чувство: эгоистка, эгоистка, неужели ты не в состоянии хоть пять минут подумать о чьем-нибудь счастье, кроме своего; если бы ты смотрела не в себя, а наружу, увидела бы, какая прекрасная жизнь тебя там дожидается.
— А вот кстати, — произнесла Роузи вслух.
Она отбросила одеяло и затхлую книжку, вышла из спальни и направилась в ванную, мимо комнаты Бони, теперь запертой. Отыскала розовый пластмассовый диск, с которым так полюбила играть Сэм после того, как увидела, что им пользуется мать; прощелкала на нем даты до нынешнего дня, и точно, вот она, таблетка. Вытряхнула ее на ладонь, помешкала минуту, ощущая заключенную в ней таинственную силу. Бесплодный и бесплатный Грех. Запив глотком воды из пропахшего мятой стаканчика для чистки зубов, она проглотила таблетку, и та немедленно начала отсрочивать, переносить на потом то, что — Роузи ощущала это всем телом — вот-вот готово было начаться.
В последнюю неделю октября Споффорд и Клифф уезжали на Запад. Они ехали на грузовике Споффорда, а мотоцикл Клиффа уложили в кузов, привязали и укрыли голубой парусиной. Споффорд вез свои инструменты. В последний момент заехали в Аркадию, попрощаться с Сэм и Роузи.
— Ничего страшного, — говорила она Споффорду. — Правда. Просто небольшое обследование. Это не то чтобы ее клали на операцию.
201
...
202