Уже более двух лет я не был в родном Двенадцатом.
Выхожу из поезда и вдыхаю такой знакомый с детства воздух. Неправда, что воздух везде один: только здесь пахнет домом. Мороз покалывает щеки и нос, а легкие сумерки борются с последними лучами заходящего солнца.
Осматриваюсь. Все изменилось после войны. Нет больше разрушенных испепеленных руин, сохранивших память о былом…
Прошло два дня с тех пор, как меня выпустили из больницы. И вот теперь я хочу видеть человека, забравшего у меня все: свободу, счастье, любовь.
Ухмыляюсь. Даже в этом он опередил меня…
Я так хотел придушить его тогда, когда он лежал в соседней палате, но пекарь ускользнул, оставив меня с желанием отомстить.
Всей душой ненавижу его.
Того, из-за которого я оказался заперт в казематах Капитолия, где дни и недели казались вечностью, лишний раз подтверждая мое бессмысленное существование. Во мне зародилось новое чувство, поддерживающее жизнь — жажда мести.
Я вытерпел все — все пытки и муки, которым меня подвергали после его освобождения, — я сделал это ради нее. Я смог исполнить свой долг, который был никем не оценен…
Небьющееся окно моей камеры не открывалось и не пропускало свет, который я так страстно желал видеть снова. Я постоянно ощущал гнусный спертый запах пота и фекалий крыс, тошнотворно-сладкий привкус отравы на кончике языка и боролся с вечной жаждой смерти, которую мне отказывались дарить.
Тихий крик души, затуманенный рассудок и опыты, что они со мной проводили. Мои кости дробили, а мозги выворачивали наизнанку. Они говорили мне, что я ей не нужен, что она специально послала меня спасти булочника, и ей было наплевать умру я или выкарабкаюсь.
Каждый день, каждый чертов день, меня терзали сомнения, все глубже пускавшие корни в моем сознании.
Я не верил. Сначала не верил. Ждал, когда меня спасут, выпустят из этого бесконечного замкнутого круга безумия и лжи… или правды. Я не знал.
Темная камера освещалась, когда в нее входили миротворцы и врач, но стоило им ее покинуть, и темнота снова сгущалась. Темница приобретала формы ненавистного соперника, смеющегося над моими мучениями, насмехающимся над моей наивной мечтой вновь оказаться рядом с ней, с той, ради которой мы оба были готовы бороться до конца. До самой смерти… Мне так казалось.
Но он оказался хитрей… Он заманил меня в ловушку, из которой я не в силах был выбраться, а сам оказался на свободе. Он победил тогда… Он не победит сейчас.
Тяжело дышу и быстро моргаю, пытаясь отогнать мучительные воспоминания.
Прохожу мимо новых построек. Все изменилось, все чуждо для меня. Запах тот же, но я больше не чувствую, что здесь мой дом. Пекарь забрал даже это. Ненавижу его.
Тусклый свет от лучей заходящего солнца едва проникает в окна домов. Закрываю глаза, вспоминая дым, пожарище, крики людей, пытающихся спасти свои жизни.
Я вновь ощущаю запах гари, и темнота в моем сознании снова сгущается.
Тягучая, принимающая формы, пугающая.
Приступ злобы охватывает меня, засасывает в свою вонючую темную пасть, не давая вздохнуть, не позволяя увидеть свет. Обхватываю голову руками и стараюсь выровнять дыхание. Меня учили бороться с приступами. Я должен контролировать себя.
Пока борюсь с тьмой, пытаюсь сосредоточиться на очертаниях дороги, ведущей в Деревню Победителей. К дому, где живут они, — моя возлюбленная и мой заклятый враг.
Внутри себя чувствую тревогу, всеобъемлющую и безнадежную. Предчувствие беды. Напрягаюсь, стараясь найти причину своего беспокойства в тайниках своей памяти. Чтобы это ни было, оно укрывается глубоко в моем сознании и всегда ускользает, когда я пытаюсь разобраться в своих мыслях.
Подхожу к нужному дому. В окнах горит свет. Хочу увидеться с ней, разрушить все свои сомнения; выместить злобу и гнев на нем; выманив их из укромного убежища…
Надеюсь, что пекарь в доме… Или не хочу, чтобы он там был?
Мне нужно поговорить с Китнисс.
С каждым шагом беспокойство только нарастает, я хочу встретиться со своим личным кошмаром лицом к лицу… и предпринять что-нибудь определенное.
Поднимаюсь по скрипучим ступеням, скованным инеем.
Стучусь. Слышу шум шагов за закрытой дверью.
Небрежно оглядываюсь по сторонам в ожидании ответа. Позади никого. Засунув руки в карманы, стою и жду.
Нервная дрожь пробирает насквозь. Или это просто ветер, предвещающий ночь?
Так хочу увидеть рассвет. Слишком много тьмы окружает меня.
Вот и скрип отворенной двери. На пороге она…
Тишина. Китнисс не удивлена моему приходу, но и пускать во внутрь не торопится.
Вижу ее слегка нервный взгляд, окидывающий площадку перед домом.
Ощущаю невидимый барьер, который она поставила между нами. Это злит меня.
Она настороженно смотрит, не пуская вглубь дома. Я нежеланный гость?..
— Ну, привет, — начинаю я, как можно дружелюбней.
Я не должен казаться опасным. Пытаюсь расслабиться, но все тело напряжено, и она это видит.
Руки Китнисс не спеша скрещиваются на груди.
— Зачем ты пришел? — нервно спрашивает она.
Мне лишь нужно обсудить свои сомнения с таким близким человеком как она, из-за того… из-за того, что я сам не понимаю, где истина. Я собираюсь убить пекаря, но прямо сейчас мне нельзя показывать свой гнев и свои намеренья. Эта мысль успокаивает меня — надо вести себя как обыкновенный нормальный человек.
— Я могу войти? — ласково спрашиваю я.
Не понимаю свои внутренние, скрытые побуждения…
Противоречия: я должен остаться здесь и отомстить; тихий голос внутри подсказывает, что я должен уйти отсюда. Ради нее. Но я остаюсь, ради себя.
— Не стоит… — настороженно говорит Китнисс.
Я продолжаю напряженно стоять, ясно осознавая непривычность своего поведения. Кровь стучит в висках. Прикладываю к голове холодную руку, пытаясь успокоиться. Я не могу навредить Китнисс… не ей.
— Хотел увидеть тебя, — спокойно отвечаю я, собрав все волю в кулак, но слышу нотки раздражения в собственном голосе.
— Зачем? — ее холодный тон, ее враждебность злят меня все больше.
Все должно было быть иначе. Она должна быть рада моему приходу. Я — ее спасение и любовь. Ведь так?..
— Как ты можешь быть с ним?! — не выдержав, спрашиваю я с уже явным отвращением, — Он ничтожество, недостойное тебя! — задыхаюсь от гнева, от желания стереть булочника в порошок…