Больше не вернётся.
***
Разменяла радость
На седую грусть.
Лёгкая, как шалость,
Бродит осень пусть.
Ветры изорвали
Жёлтых листьев шаль.
Все цветы завяли
Под окном — не жаль…
Провода гудели,
Поезда прошли.
Скользкие, как змеи,
Рельсы пролегли.
Их годами грели
Сны самоубийц.
Стыли параллели
В отблесках зарниц.
Безысходность Анны,
Колесо — что меч.
Сколько безымянных
Скорость будет сечь.
Время обуздает
Ветер ледяной.
Сколько сил летает
В мире надо мной.
Небо, цепенея,
Начало алеть.
Шесть огней Цефея
Отогнали смерть.
***
Искать кривые зеркала
Не будет подлинное зренье.
В уме года перебрала -
Рассыпались тугие звенья.
Впотьмах так долго я брела
И время чувствовала остро.
Стою, где прежде не была,
Здесь речку рассекает остров.
Земля ли тянет? Глубина!
Луны неровной отраженье.
В прозрачной тайне нету дна,
В ней тонет неба продолженье.
А через час начнёт светать,
И от росы намокнут ноги.
Лишь стоит голову поднять -
Искрятся горние дороги.
***
Наступает судьба на пятки,
Прижимает к глухой стене.
И слепая затея в прятки -
Что игра на чужой струне.
Крест с души моей снимет время.
Час настал — прозвучит в тиши.
Только в вечную встречу веря,
Я в ответ прошепчу: "Верши".
И лицом повернусь к разадке…
Холодок пройдёт по спине,
Раздирая души заплатки,
Свет зовущий впитав извне.
МЕЧТА
За горой — гора.
За мечтой — моря.
Не уйти тропой,
Не уплыть с тобой
Ни по озеру,
Ни по реченьке.
От людей — стена
Дыма без огня
С оговорками,
С кривотолками.
Никому мечту
Не поведати.
Там, где ты, — огни,
Да стоит в тени
Добрый молодец
С плёткой шёлковой -
Поучать жену
Уму-разуму,
Красоваться ль ей
На людском пиру,
На честном миру,
Иль мечту свою
Спрятать в тереме,
И велеть ей жить
Во кручинушке.
***
С дождями убывает лето
По гати деревянных троп.
В чащобе хмурой мало света;
Иду сквозь пагубную топь.
В квадраты мути между кочек
Зовут хранители болот,
Утробным бульканьем пророча
Моей судьбе обратный ход.
И птичьему внимая граю,
Смотрю на неба колыбель.
Дыханье августа вбираю,
А прежде берегла метель.
***
Ты удалялся, превращаясь в точку.
Вода уже загладила следы.
Но будет свет -
я это знала точно -
Любви,
что затаилась впереди.
Сегодня жизнь моя -
как окна к морю.
По странствиям тоска
влечёт меня вперёд.
Ушедший по пескам,
увидит вскоре
Бегущую к волне
встречать восход.
***
На дне твоей ладони
Лежит судьба моя.
Никто её не тронет
Пока она твоя.
Уроки рисованья
Сырой сентябрь берёт.
В минуту расставанья
Пожатье не соврёт.
И Тёмный Перевозчик
Почти не различим.
В предсмертный час полночный,
Ты стал совсем ничьим.
КУБОК С ПТИЦЕЙ
Из кубка этого — не птице пить. Навеки серебро её сковало. Орнамента причудливая нить Смягчает холод
звонкого металла.
Кто раз отпил из кубка -
тот пропал,
Не может ни любить,
ни ненавидеть.
И вставлен в соколиный глаз опал, Чтоб чёрный птичий гнев
не видеть.
Николай КОНЯЕВ МЕДВЕДЬ
РАССКАЗ
Вера Сергеевна на лесном озерке медведя встретила.
Он шёл по другому берегу озера и тоже, как и Вера Сергеевна, брал ягоды.
И, может, потому что ходил медведь за тёмной еловой водою, а может, просто потому, что так хорошо она его увидела, но никакого испуга Вера Сергеевна не почувствовала. Перекрестилась и снова нагнулась к усыпанной брусникой кочке.
Время от времени Вера Сергеевна поглядывала на медведя, но тот не уходил никуда, наедался на зиму.
На хорошей ягоде бруснику легко собирать — немного и времени прошло, а уже наполнилась корзинка. Прощаясь, Вера Сергеевна снова на медведя посмотрела, и защемило, защемило сердце от немыслимой красоты Божьего мира.
Проглянувшее солнышко высветило ёлки, заиграло в озёрной воде, а тут ещё легкий ветерок пробежал по верхушкам деревьев, и посыпались, посыпались с берёз и осинок золотые листья. И хоть и ушло солнце за тучу, но вода в озере, засыпанная золотом листьев, словно бы впитала в себя солнечный свет.
— Спаси Господи люди Твоя и благослови достояние Твое… — прошептала Вера Сергеевна, и медведь, словно бы почувствовав что-то необыкновенное, остановился, внимательно посмотрел на женщину, а потом покачал тяжёлой головой и, переваливаясь, неторопливо пошёл по озёрному берегу в другую сторону.
1.
Из леса Вера Сергеевна как с праздника вернулась.
И усталости никакой, и на душе светло, как на озере, когда его осветило проглянувшее солнышко…
Даже не удержалась Вера Сергеевна, похвастала соседке Шуре Великановой, что, будто на иконе побывала, так хорошо…
— Где-где? — переспросила Шура.
— На иконе… — сказала Вера Сергеевна. — Медведь ходит рядом, а потом ветерок дунул и так листья посыпались, что золотым сразу всё стало… Как на иконе…
— Ага… — сказала Шура. — Медведя увидишь, так не только икона со страха привидится…
— Да я же не про страх говорю, а про то, что на душе светло стало…
— Ягод-то набрала? — думая о своём, спросила Шура.
— Да набрала, набрала… Ягода в этом году хорошая.
— Слышь, Василий? — Шура заглянула в комнату.
— Слышу… — раздался из комнаты недовольный голос шуриного мужа, Василия Егоровича Великанова. — Белая, небось, ещё брусника?
— Не, белой и нет почти… — сказала Вера Сергеевна. — В этом году раньше ягода пошла…
— Я говорила, а ему, хоть кол на голове теши… — недовольно проворчала Шура. — Две корзинки от дочери заказаны, так сколько времени, по ягодке собирать будем, когда всю бруснику выберут?
— А сама-то не приедет?
— Да куда ей на восьмом месяце бруснику собирать?
— Наберём… — сказал из комнаты Великанов. — А ты, Сергеевна, чего со мной-то не здороваешься? Или Шурка не пускает?
— Да я на минутку только забежала… — сказала Вера Сергеевна. — Я и не знала, что ты дома.
И, посмотрев на Шуру, заглянула в большую комнату.
2.
Василий Егорович за письменным столом у окна сидел, и на тарелке перед ним лежали серые осиные гнёзда.
Великанов ломал гнёзда столовой ложкой, а потом растирал в пыльцу и завёртывал эту серую пыль в хлебный мякиш.
— Зубы болят? — спросила Вера Сергеевна.
— Всю ночь не спал… Совсем замучили…
— К зубному тебе надо…
— Так в райцентр ведь за день не обернёшься… — вздохнул Василий Егорович. — Сама говоришь, что брусника поспела, когда же идти за ней?
— Да, теперь с любой болячкой в райцентр надо ехать… — сочувенно вздохнула Вера Сергеевна, но тут же легко улыбнулась. — А что, Василий, если бы тебе, когда мы по распределению прихали сюда в посёлок работать, сказали бы, что ты осиными гнёздами зубы лечить будешь, поверил бы?
— Так и ты бы не поверила, что по иконам бродить пойдёшь… — улыбнулся и Василий Егорович. — Эх, Веруха-Веруха… Совсем мы тут стариками стали… А ведь давно ли ещё на танцы с тобой бегали?
— Ты Вася, шаль-то не вспоминай всякую… — раздался с кухни шурин голос. — И ты, Вера, не забывай свой пенсионный возраст…
— С тобою забудешь, Шура … — недовольно проговорил Великанов. — А куда ты, Вера, ягоды-то на озеро ходила брать? К старым вырубкам?
— Не… На Игумновой топи была…
— Это там ты и медведя видела? — Василий Егорович потянулся, взял с подоконника лесхозовскую карту и развернул её, отыскивая лесное озеро. — Здесь что ли?
— Ага… Вот тут на берегу лесовоз с выбитыми стёклами стоит… А медведь с другой стороны озера и вышел…
— Это он со стороны Чащобы пришёл… — задумчиво сказал Василий Егорович, глядя на карту. — Не очень и далеко получается.