— Канэшно!
Завгар хитро улыбался, было ясно, что правды от него не дождешься. Кира тоже заулыбалась. Она вдруг поняла, до какой степени наивный вопрос задала ему. Ей хотелось написать его портрет. Поглядывая на него, она думала, что этот человек мог бы выразить целую эпоху: изуродованный в смертельной драке рот, угарно-красное от пьянки лицо — штрихи варварства; пластиковые челюсти с белыми зубами, аккуратно подстриженные седые волосы и глаза, умные и трезвые даже во хмелю, — признаки современной цивилизации.
— Вот он, — завгар хлопнул Петра по спине, — недоволен. Не хочет возить харчи по столовкам. Надоело, говорит. А я б всю жизнь возил и не рыпался. Это ж харчи — не снаряды! — Он отечески потрепал Петра за шею, дал подзатыльник. — Возишь и вози.
— Правильно, — поддакнула Ольга.
Дядя Гоша поднял указательный палец, покачал им, но ничего не сказал.
— Человеку нужны перемены, — сказала Кира, — а то действительно всю жизнь одно и то же — умереть можно с тоски.
— Художники ж не умирают с тоски, — усмехнулся завгар, — а тоже всю жизнь одно и то же: рисуют, и все.
— Сравнили! У художника каждая картина — новая жизнь.
— А шофер по разным дорогам ездит, на разных машинах, да и как ездить — тоже большое дело. Одни ездят, только машину уродуют, страшно в кабине сидеть, другие порхают — красиво, приятно. Одни с третьим классом всю жизнь пилят, другие — виртуозы.
— Ну хорошо, не спорю, но вот, как, по-вашему, Петр может повысить свой класс? Ну и заработок соответственно? — спросила Кира.
— Это мы не запрещаем, — уклончиво ответил завгар, — пусть готовится, сдает — хоть на первый. Экзамен выдержит по закону — посажу на автобус, если захочет.
— Вы как, Петр? Хотите на автобус перейти? — спросила Кира.
Петр пожал плечами.
— Можно.
— Ну что значит «можно»? Нужно! Это же рост все-таки, какое-то движение, — не унималась Кира.
Ольга ревниво следила за разговором и все порывалась что-то вставить, но ее перебивали. Теперь, после слов Киры, она не выдержала и, постучав вилкой по столу, сказала:
— А чем лучше автобус-то? Тут сам себе хозяин, на грузовушке-то, а там — каждый будет выкобениваться: туда подвези да там постой, да то жарко, то холодно. — Она повернулась к Петру: — Работаешь и работай, и не слушай никого.
Дядя Гоша поднял палец и, пьяно ворочая языком, сказал:
— Правильно, Олька. Поросенка заведете, отходы из столовой будет возить. Мясо — на рынок. Колоть — меня приглашайте. Я — большой мастер.
Завгар показал Кире на дядю Гошу, вот, дескать, мудрый человек, не то что некоторые.
— Для простого человека нужна надежность, — сказал он и потянулся к бутылке. Ольга встрепенулась, опередила его, щедро наполнила стакан. Петру и дяде Гоше не налила — они были совсем «хорошие».
Кира выпила чаю с ватрушкой и ушла спать. Уже сквозь сон она слышала рокочущий голос завгара — он пел что-то, перевирая мотив и путаясь в словах, и невозможно было понять, что это за песня.
Вскоре после именин Петр принес с работы две книги, замусоленные, захватанные маслеными пальцами, — «Учебник для шофера второго класса» и «Отечественные автобусы (устройство, эксплуатация и ремонт)». Всю зиму, каждый вечер, упорно пересиливая сон, Петр сидел до полуночи, медленно, с трудом переползая со страницы на страницу. Он похудел за зиму, стал совсем молчалив, на Ольгино ворчанье не обращал внимания, словно оглох.
Кира все чаще ловила на себе его странный, задумчивый взгляд.
В апреле Ольга родила девочку. Петр как-то равнодушно встретил новость: сам не выпил и никого не угостил. В роддом сходил только после дяди Гошиного напоминания. Он и к сыну-то вроде как бы охладел: почти не играл с ним, редко брал на руки, вся ласка сводилась к тому, что иной раз погладит по голове да слегка пошлепает по мягкому месту. Все дни, пока Ольга была в роддоме, и первое время после ее прихода домой с Васькой водился дядя Гоша. Он же варил обед — единственное, что умел: щи с тушенкой и жареную картошку.
Экзамен по «теории» состоялся сразу после майских праздников. Петр не ответил на два вопроса, вернее, ответил так путано и косноязычно, что комиссия не сочла возможным присвоить ему второй класс. Был назначен новый срок, начало июня.
Петр переживал неудачу молча. Ольга открыто злорадствовала, она считала его затею блажью, пустой тратой времени, и теперь была рада, что получилось так, как она предсказывала. Дядя Гоша помалкивал и лишь вздыхал: он не одобрял племянника, но и невестку не мог поддерживать, потому что в таком случае она взяла бы верх над Петром, а это было против его принципов.