Дмитрий Логинов
День пекельного царства, месяц могил
Молитесь родные по белым церквам!
Все навье проснулось и бьет по глазам...
Он скачет... Молитесь!
Страшное произошло в конце позапрошлого века, в одном из неприметных уездных городков около Перми. Случившееся было из ряда вон. По крайней мере по меркам того благополучного – все познается в сравнении – времени.
...Газета назвала его мещанином К. Согласно деликатной манере прошлого: не позорить родственников. Он учинил в одну ночь: вандализм, поджег, святотатство... и двойное убийство.
Заметим, этот К. считался благонадежным. По крайней мере особо не выделяющимся... Что же произошло?
В тот вечер он почему-то выпил в кабаке больше, чем было в его привычках. Обыкновенно степенный – затеял по дороге домой перепалку с церковным сторожем. И... убил его ударом кулака. (Много ли старику и надо?)
К. даже не заметил, возможно, что совершил убийство. Перешагнул остывающий труп и вошел во храм. И здесь им овладело необъяснимое внезапное бешенство. Он принялся крушить все попадающееся под руку... И совершил поджег церкви. (Возможно, впрочем, что это огонь сам распространился от разбитых лампад.)
Затем, будто бы ни в чем не бывало, К. продолжал путь, для чего-то прихватив ружье сторожа. Из этого ружья он застрелил околоточного, попытавшегося его задержать.
Лютующий пожар не удавалось погасить долго. Помог лишь дождь, начавшийся на рассвете... Мещанин К. исчез. Неделю обретался «не помня где», как он говорил впоследствии, потому что был «не в себе». Словно одержимый какой-то недоброю тайной силой, он выпал из обихода цивилизованного общества на семь дней.
Затем явился с повинной. Требовал себе смертной казни. И... сам же совершил ее. Перерезал вены осколком оконного стекла в одиночной камере. Недоглядели.
Эта трагическая история породила толки. Старые люди считали: К. был заколдован, испорчен. Такие мнения вызывали скепсис на пороге ХХ века. Но старики упорствовали. Подняв морщинистый палец, спрашивали со значением:
– День, когда он все это сделал... ДЕНЬ-ТО ВЕДЬ БЫЛ – КАКОЙ?!
А день этот, согласно древнему славянскому ведическому календарю, был: 19 груденя. Старинное именование грудень означало месяц могил. (И до сего времени над могилой принято насыпать холм. То есть груду земли.)
В ночь 19 груденя, согласно древним поверьям, приоткрываются врата Нави. Становится проходимой и туда и обратно тропа в мир мертвых и тьмы. Усиливается влияние на мир сей преисподнего, Пекельного Царства.
И тем не менее вера предков не утверждала, что сутки эти обязательно несчастливые. Но предостерегала: многое в твоей судьбе зависит от того, как они пройдут.
Недоброго не случится, если ты займешься в сей день делами, связанными с почитаньем умерших. Совершить по ним тризну. Посетить могилы. И принесешь им на могильный камень гвоздику – цветок смерти. Белую – если желаешь своим умершим покоя в загробном царстве.
Далекие наши предки самым решительным образом предостерегали от совершения в этот день каких-либо иных дел. Особенно опасным считалось вовлекаться в хоть сколько-нибудь активные действия ближе к ночи. Остерегаясь сего, помолившись крепко, – советовала древнеправославная вера – в покое отойди ко сну. Тогда предстанут тебе в эту ночь в сонном видении твои умершие родичи. И примешь от них добрый совет. И в этом случае будет для тебя ночь 19 груденя всего лишь доброй Дедовой ночью.
И также по обычаю православия христианского: соответствующий праздник – Димитриевская родительская суббота– приходится на близкое время. (В нынешнем году это 3 ноября.)
Но горе, – говорила древняя вера, – если 19 груденя не почтить предков или, тем более, оскорбить их! Горе, если не воздержаться от каких-либо решительных действий, пусть даже и питая благие намерения! Ибо любое предприятие в эту ночь будет иметь злосчастные, гибельные последствия. И сказываться они будут от семи дней и до... семидесяти лет! Потому что всякое злое колдовство в эту ночь имеет наибольшие шансы сработать, достигнуть цели.
Таков есть опыт поколений относительно ночи 19 груденя. То есть 25 октября по старому стилю. Или – по новому – это будет 7 ноября.
...История, о которой говорилось в начале, была незначительна в масштабе страны. Возможно, теперь уже не сыскать и упоминание о ней. И однако... Не было ли тогда случившееся с одним предостережением свыше? Предзнаменованием о всенародной трагедии?
Мы в школе еще учили – помните? – что говорил Ленин накануне 25 октября, подготавливая восстание. Сегодня подниматься рано, послезавтра – поздно. И в этом уж не ошибся! «До 1917 влияние большевиков в России было минимальным,» – говорит Валентин Шелохаев, доктор исторических наук («Профиль», 16 июля 2001, с.75.) Никто не принимал эту партию всерьез... На что было надеяться ее вождю? Разве только...
Морок, постоянно сопутствующий роковой дате, мог обеспечить политической авантюре некоторые шансы. Что интересно, большевики и почтили ее как, именно, дату Нави. Символом победы путча 25 октября сделался цветок мертвых, по обыкновению приносимый в этот день на могилы: ГВОЗДИКА... Только, разумеется, красная. Потому что не покоя и мира они желали, а мирового пожара, в крови, как об этом напишет, после, Александр Блок.
...Навь. Ее обитателей – бесов – называют в народе еще «не наши». Ни в том ли смысле предсказал Достоевский власть над Россией «бесов»? Поэтесса Гиппиус, современница революции, писала: «Главные вожаки большевизма к России никакого отношения не имеют. Они ее не знают. Откуда? В громадном большинстве – не русские. Но они нащупывают инстинкты, чтобы использовать в интересах... своих или германских. Только не в интересах русского народа.» – З.Н.Гиппиус, Петербургские дневники 1914—1919 (Тбилиси, «Мерани», 1991).
Однако готовящейся революции Гиппиус сочувствовала. Тем более ценно ее свидетельство очевидицы о том, что происходило – вправду! – в час Нави. Ибо оно не может оказаться необъективным. Гиппиус писала в дневнике: «Данный час таков: все бронштейны в беспечальном и самоуверенном торжестве... Город в руках большевиков... После падения Зимнего дворца... революционные войска – кексгольмский полк и еще какие-то – прямо принялись за грабеж и разрушение. Ломали, били кладовые, вытаскивали серебро. Чего не могли унести – то уничтожали. Давили дорогой фарфор, резали ковры, проткнули портрет Серова, наконец добрались до винного погреба... Нет, слишком стыдно писать... Женский батальон, израненный, затащили в Павловские казармы и там поголовно изнасиловали... Избиение [пленных] офицеров и юнкеров... В Царском селе убили священника за молебен о прекращении бойни. На глазах у его детей... Страшно. Ибо уж очень явственен – дьявол... Даже в землетрясении, в гибели и несчастии совсем внешнем, больше жизни и больше смысла, чем в самой гуще ныне происходящего. Только начинающего свой круг, быть может.» – З.Н.Гиппиус, Петербургские дневники 1914—1919 (Тбилиси, «Мерани», 1991).