— Ну что ж, — заключил он, — грабить грабителей — спорт более приятный, чем грабить бедных рабочих.
Таким образом, совершенно не зная философии, Пламенный предвосхитил идею о положении и призвании сверхчеловека двадцатого века. Он нашел, что, за редкими и баснословными исключениями, среди сверхлюдей делового и финансового мира «nobiesse oblige»[7] не играло никакой роли. Один неглупый путешественник в послеобеденной речи в Альта-Пасифик так прямо и заявил: «У воров есть честь; этим они отличаются от честных людей». Так оно и было. Он попал в самую точку. Эти современные сверхлюди были шайкой подлых бандитов, которые имели наглость с успехом проповедовать кодекс морали своим жертвам. Сами же они кодексом не руководствовались. В их среде слово человека имело значение лишь до тех пор, пока он вынужден был его держать. «Не укради» применялось только к честным рабочим. Они, эти сверхлюди, стояли выше подобных заповедей. Конечно, они воровали, и почет, окружавший их, зависел от размеров украденной добычи.
Чем дольше Пламенный вел игру, тем яснее обрисовывалось положение. Несмотря на тот факт, что каждый грабитель дерзал грабить другого грабителя, банда была прекрасно организована. На деле она контролировала политическую машину общества, начиная от мелкого политикана и кончая Сенатом Соединенных Штатов. Банда проводила законы, дававшие ей привилегию грабить. Эти законы проводились в жизнь с помощью полиции, милиции, регулярных войск и судов. Главная же опасность грозила сверхчеловеку со стороны его же товарища — сверхчеловека. Народ в счет не шел. Он был слеплен из такой второсортной глины, что самая простая плутня могла его одурачить. Сверхлюди держали его на поводу, а когда грабеж рабочих шел слишком медленно или однообразно — они отпускали повод и грабили друг друга.
Пламенный философствовал, но философом не был. Он никогда не читал книг. Он был человеком практической сметки, с большим здравым смыслом, и ему никогда не приходило в голову взяться за книги. Раньше он жил жизнью простой, и ему не нужны были книги, чтобы ее понять; а эта сложная жизнь, какой он жил теперь, казалась ему такой же простой. Он видел ее насквозь с хитростями и обманами и находил такой же элементарной, как на Юконе. Люди сделаны из одной и той же глины. У них те же страсти и те же желания. Деловая игра — тот же покер в большем масштабе. Люди, ведущие игру, ничуть не отличаются от тех, которым повезло на Юконе; а рабочие — это те, кто трудится, добывая на зиму провиант. Он видел, что игра идет согласно вечным нерушимым правилам, и у него самого были карты. Великая тщета человеческих усилий, организация бандитов, грабящих простой люд, — все это едва ли его возмущало. Таков был естественный порядок. На практике все человеческие усилия были тщетны. Слишком часто приходилось ему в этом убеждаться. Его партнеры голодали и умирали на Стюарте. Сотни ветеранов не успели сделать заявок на Бонанзе и Эльдорадо, а шведы и новички явились на оленье пастбище и наугад захватили участки, оцененные затем в миллионы. Такова была жизнь, а жизнь, в лучшем случае, суровая проблема. Цивилизованные люди занимались грабежом, ибо так уж они были созданы. Они грабили, и в этом было столь же мало необычного, сколько в том, что кошки царапают, гложет голод и щиплет мороз.
Итак, Пламенному, как финансисту, повезло. Он не занимался обжуливанием рабочих. Не нравилось ему это и казалось недостойным спорта. С рабочими слишком легко было справиться. Это напоминало избиение жирных ручных фазанов в английских заповедниках, о котором он слыхал. Всю остроту и прелесть игры он ощущал, расставляя сети преуспевающим грабителям и вырывая у них добычу. Вот это его возбуждало, и иногда в него вселялся бес борьбы. Подобно Робину Гуду[8] — герою древних легенд — Пламенный грабил богатых и любил делиться награбленным с нуждающимися. Но благотворительность его носила своеобразный оттенок. Великая нищета человечества не имела в его глазах никакого значения. Таков был извечный порядок. Он не терпел организованных благотворительных обществ и профессионалов-благотворителей. С другой стороны, отнюдь не совесть побуждала его оказывать благодеяние. Он ни перед кем не был в долгу, и мысль о возмещении не могла прийти ему в голову. То, что он давал, было свободным, щедрым, добровольным даром. Он никогда не делал взносов в фонд вспомоществования пострадавшим от землетрясения в Японии или в какой-либо иной фонд. Он давал тем, кто его окружал. Так, он снабдил Джонса, служителя при лифте, деньгами на год, чтобы тот мог написать свою книгу. Когда он узнал, что жена его заболела туберкулезом в Сент-Фрэнсисе, он послал ее в Аризону; ее признали безнадежной, и тогда он отправил в Аризону и мужа, чтобы тот мог быть с ней до конца. Затем он купил несколько уздечек из лошадиного волоса у одного арестанта западной исправительной тюрьмы. Тот рассказал товарищам о своей удаче, и скоро Пламенному стало казаться, что половина заключенных выделывает для него уздечки. Он покупал все, платя за каждую уздечку от двадцати до пятидесяти долларов. Эти вещи ему нравились, и он украсил ими все стены своей спальни.
8
Робин Гуд — герой целого ряда английских народных баллад; жил во времена Ричарда I (Ричард Львиное Сердце — царствовал в 1189–1199 г.). Изгнанный в Шервудский лес, Робин Гуд помогал бедным и притесняемым против их заимодавцев, в особенности монастырей.