Киней иногда позволял себе менторский тон со своим базилевсом, благо тот был гораздо моложе. Это был именно тот случай. Пирр часто позволял себе резкие высказывания в адрес римлян, и Кинею стоило некоторого труда убедить его, что сейчас надо попридержать язык. Подобный случай может уже и не повториться. В Риме - паника, а договариваться можно с одним человеком. А к одному человеку подход найти всегда легче... Ну, Пирр согласился, и они нашли подход. В общем-то, их интересы совпали. Вдобавок Фабриций свободно говорил по-гречески, и красноречие Кинея действовало на него должным образом.
В итоге остановились на следующем. Пирр оставляет за собой Тарент. Все города и племена южной Италии, присоединившиеся к нему, расторгают неравноправные договоры с Римом и, если на то будет желание всех сторон, ведут с ним новые союзные переговоры, с учётом всех интересов. Все пленные отпускаются без выкупа. Пирр заключает союз с Римом. В итоге базилевс получал мощную базу на юге Италии для вторжения на Сицилию и далее, если судьбе будет угодно - на Карфаген. Оставалось закрепить договор в сенате...
Для очистки совести Киней заглянул в шатёр Пирра, но сторожевой раб сказал, что базилевс, вероятно, опять на ручье. Киней знал это место - парой стадиев выше той излучины, где брали воду для лагеря. И верно - он сразу же нашёл там Пирра.
Грозный правитель, сидя на берегу ручья, небольшим ножичком вырезал слона из пиниевого чурбака. Очень искусно вырезал - Пирр всё любил делать искусно. А ещё он любил всё большое, сильное и смертноносное. По мнению Кинея, именно эта страсть сильнее всего разъедала душу базилевса.
Слон был уже почти готов - оставалась морда с хоботом и бивнями. Вероятно, это был Гиес, отличившийся при Гераклее. Как голодный кот на стайку мышей, бросился он на конницу Левина, превращая в крошево всё, что попадалось на его пути. Это стало примером для остальных слонов и решило судьбу сражения.
Пирр улыбнулся, увидев друга.
- Пирр или базилевс? - деловито спросил Киней. Так было заведено между ними: в спорных случаях сразу же договариваться о том, как они будут общаться - официально или как друзья.
- Пирр, конечно, - махнул рукой Пирр, - не выдумывай. Прощаемся же.
- Прощаемся? - улыбнулся Киней, - тогда валяй, облегчай душу. У тебя ведь вечно что-нибудь с ней не так!
С базилевсом, конечно, так не разговаривают. А вот с Пирром Киней часто позволял себе говорить в подобном тоне, зная, что именно так его друг успокаивался легче всего.
- Не так? - Пирр задумался, - да, ты прав. Я знаю, твой Эпикур учит избегать пустых желаний. Так вот, меня сейчас гложет одна мечта... Пустее некуда, признаюсь.
- Какая же?
- Я даже во сне вижу, - смущённо ответил Пирр, - как мои победы прославляют через тысячелетия. Больше всего я хочу, чтобы выражением "пиррова победа" называли быстрый, искусный и полный разгром врага, ошеломивший всех! У меня прямо сердце чаще бьётся, когда я даже думаю об этом, тем более - произношу вслух!
И впрямь, глаза у базилевса горели, как у влюблённого юноши.
- Через тысячелетия? Пирр, подумай над этим словом! Разве мы с тобой можем судить, какие тогда будут царства и республики, как будут жить люди, во что верить? И - кого прославлять? Я понимаю, тебя завораживает это понятие. Так вот: тысячелетие - это... вроде слона, - Киней указал на фигурку в руках Пирра, - огромное, страшное и вместе красивое, но... Ведь слон - это только слон, а тысячелетие - только тысячелетие. Твоё желание остаться в памяти через такое долгое время подобно, скажем, желанию малолетнего ребёнка стать слоном просто потому, что ему очень нравятся слоны.
- Вечно у тебя на всё ответ готов! - досадливо махнул рукой Пирр, - ладно, считай, что успокоил.
Кстати, это была частая реакция базилевса на беседы с другом - сначала раздражение, а потом, через некоторое время, ему становилось гораздо легче. Пирр это знал. Помолчав немного, он продолжил:
- Киней, вот славят же Александра, моего родственника, за его завоевание Азии! Чем я-то хуже?
- Тем, - шутливо ответил Киней, - что всё время пытаешься с ним состязаться. Впрочем, - спохватился он, - утешу тебя: Александр тоже постоянно пытался кем-то себя воображать. Да все вы, базилевсы, скажу я вам...
- Меня не интересуют другие базилевсы, - резко оборвал Пирр.
Киней подумал, испугаться ли ему продолжать разговор в том же тоне, но пугаться ему стало лень.
- Ну хорошо, - покладисто ответил он, - давай про тебя. Ты как в детстве себя воображал Ахиллом или там Гераклом, так теперь воображаешь себя Александром. Да-да, про детство ты сам рассказывал! - засмеялся Киней, увидев, как нахмурился его друг.
- Да я и не спорю, - невольно усмехнулся, наконец, и Пирр, - воображать люблю, есть за мной такая слабость...
- Вот видишь! Какая там у тебя теперь сказочка в голове? Ты - Ахилл, а римляне - троянцы? Тем более, что ведь и происхождение своё они откуда-то оттуда ведут...
- Нет, - Пирр окончательно пришёл в хорошее настроение, - теперь - сказочка другая. Послушай-ка её, мудрец. Я - скорее Геракл, а Рим - это Антей.
- Антей? - Киней был слегка озадачен, что привело Пирра в полный восторг.
- Антей! Помнишь этот миф?
- Теперь ты меня дразнить? - шутливо-задиристым тоном ответил Киней, - я его в три года уже, наверное, наизусть знал!
- Так вот: мы сейчас именно в положении Геракла, который борется с Антеем. Удастся нам оторвать Рим от итальянской земли, переманить её народы на свою сторону - наша будет победа; не удастся - Рим нас сомнёт. Куда качнутся весы - теперь совершенно неясно. Но сейчас мы этого великана здорово пошатнули... Поэтому, - Пирр принял серьёзный тон, - твоё слово, Киней! Лучше всего замириться с Антеем сейчас!
- Базилевс, - протянул Киней, - допустим, твою чувственную манеру мышления я одобрить не могу, но, клянусь совоокой Афиной, сказано замечательно!
"Базилевс"... Да, подумал Пирр, продолжая вырезать бивни Гиеса, его Киней всегда видит тонкую грань, за которой нужно остановиться и перестать гладить базилевса против шерсти. Ни разу ещё прославленному оратору не удалось взбесить его по-настоящему.
Наверное, Киней считает - по крайней мере, иногда, - что именно он является истинным хозяином положения. Но ведь это - абсолютная чепуха! У Пирра нет ничего общего с теми смешными правителями, которые всецело отдаются в руки своих приближённых. Напротив, это за Пирром стоит огромная сила - как прямая, заключающаяся в преданности подданных и особенно войска, так и косвенная, заключающаяся в страхе и восхищении всех остальных. В частности, весть о победе при Гераклее, где он показал себя во всей красе, быстрее молнии облетела всю Италию и, по сути, развалила Италийский союз. А за Кинеем нет ничего, кроме его, Пирра, расположения.
Да и где бы был этот Киней, если бы не он? Ещё до рождения Пирра умный и жестокий Антипатр разгромил афинян и их союзников, понадеявшихся на ослабление Македонии после смерти великого Александра. Победив, Антипатр и его сторонники объявили охоту на учеников Демосфена, в числе которых был и Киней. Сам Демосфен отравился, судьба многих близких ему людей была плачевна. Кинею же, тогда ещё очень молодому, удалось скрыться. Ох, и помотало же его по всему греческому миру! В итоге, уже в зрелых летах, Киней оказался в Египте, под крылом великого Птолемея. Но и там он быстро поссорился с властями, потому что, при всём своём уме и дружелюбии, совершенно не умел ни с кем ладить. К моменту знакомства с Пирром, которого судьба тоже занесла в эту страну, Киней был крайне беден, хотя и сохранял пока что бодрость и жизнерадостность. Но мы ведь эпикурейцы, злорадно подумал Пирр, мы ведь не киники. Жить в пифосе и питаться подаянием - совсем ведь не наше.